На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Кому за пятьдесят

12 642 подписчика

Свежие комментарии

  • Наталия Перуница
    Вот еще тема для обсуждения -  зачастую нас такими дуболомами представляют! Типа деградация в чистом виде. Только дег...Психологический т...
  • Наталия Комлева
    А что ж это она, бедная, так позеленела и перевернулась?Психологический т...
  • Галина Чужая
    А чего тут искать-то? На первой секунде видно её - у ноги старика.Психологический т...

Мама...Андрей Растворцев

Мама

        часть первая

  ***                                                            
 
     Тропа, петляя меж вековых кедров и замшелых лиственниц, бежала с хребта в распадок. Вот и старый останец, вот и… зимовье?! Откуда?! Никогда никаких зимовий здесь и близко не стояло. Да такое древнее?! Почти на два венца утопленное в землю, с маленьким, в две ладошки, то ли окном, то ли бойницей. 
     Путник, покачивая головой, обошёл зимовье по кругу. Входная дверь едва держалась на ременных петлях, полусгнившая крыша колосилась травой.
     Потянув на себя вяло скрипнувшую дверь, пригнувшись в низком дверном проёме, мужик вошёл вовнутрь…
 


1.
     В большом деревянном блюде, поставив его прямо на пол, подали бухэлеэр – крупно нарезанные куски мяса на костях. Рядом положили сваренную целиком баранью голову – тоолей. Её вылупленные голубые глаза без век таращились на гостей и хозяев.
Елену Владимировну невольно передёрнуло. Стараясь непринуждённо улыбаться, она склонилась к плечу Константина и тихо, одними губами, спросила: «Это нам нужно будет съесть?»
     Так же тихо, с лёгкой усмешкой, Шелехов ответил: «Если тебя признают главным гостем – тебе и есть её. Хотя тоолей главе рода полагается – так что можешь выдохнуть и не волноваться. Или ты и есть глава этого рода?!»
     Елена шутку оценила и, незаметно для всех, больно поддела Константина острым локотком под рёбра. Удар получился смачным – у Константина на глазах выступила влага.
К мясу подали хурууд – сушёный прессованный творог – хлеб скотоводов.
Гости и хозяева расселись на войлочные коврики. Перед гостями поставили маленькие скамеечки – вместо стола. Раздали фарфоровые пиалы с водкой.
     Глава гостеприимного рода Цырен, старый, с тёмным, выдубленным степными ветрами лицом, побурханил: обмакнув безымянный палец в водку, стряхнул капли на четыре стороны света, затем отлил немного водки из пиалы на пол.
     Выпил.
- Хорошая дорога ваша будет. Духи приняли дар. Водка – белая пища. Богатая пища. Духи очень любят белую пищу.
     И, подавая пример всем присутствующим, первым приступил к трапезе: острым ножом ловко обрезал губы с бараньей головы и принялся их с наслаждением поедать. 
     Елена Владимировна зажмурила глаза и отпила немного водки из своей пиалы.
     Баирма, младшая дочь Цырена, на минутку выскочила из юрты и принесла к столу домашние колбасы: кровяную – шухан, печёночную – хиима и очень сочную жирную – хошхоног. 
     Для Елены Владимировны колбасы были спасением, потому как притронуться к большим, не рубленым, а просто разделанным по суставам огромным кускам варёного мяса у неё не хватало духу…
     Ужин затянулся надолго. И Цырен, и все его соплеменники благодарили пожарных за спасение их угодий, а по большому счёту, и за спасение жизни всему роду. Ребята-пожарные смущались и отшучивались, но хозяева шуток не принимали. Они очень хорошо знали, что такое лесной пожар, и что такое пожар в степи. Огонь в очаге – это жизнь, а пожар в степи или тайге – это смерть. 
     Старый Цырен и есть успевал вкусно, и благодарить, и нахваливать гостей. Беспрестанно качая головой и обращаясь сразу ко всем сидящим за столом, говорил: «Кедрач спасли – тоже хорошо. Пожар в степь не пустили – тоже хорошо. Никогда не видел, чтобы один огонь пожирал другой. Ты, Шелехов, шибко умный батыр. Заставил один огонь с другим драться. Как называется?»
- Встречный пал. Когда один огонь впереди другого всё съест, даже кислорода не оставит другому, кидаются они друг на друга, а сил-то и нет. Всё. Только дым остаётся. Понимаешь?
- Почему не понимаешь? – понимаешь. Хитрый ты, Шелехов. Баирму, дочку красавицу мою в жёны возьми, у меня внуки тоже хитрые будут. 
     Костя поперхнулся куском мяса. Ребята-пожарные непроизвольно хохотнули. Елена Владимировна ладошкой (с лёгким злорадством) постучала ему по спине. Красный от напряжения, и от смущения Шелехов буркнул: 
- Женат я. 
- Ладно, не женись. Так с Баирмой живи. Пошто нельзя? Мне внук нужен. От тебя хороший внук будет. Пошто не хочешь? Больной, что ли? 
     Костя уже не понимал, где Цырен шутит, где серьёзно говорит. Да, слышал он (а кто в Сибири не слыхал?), чтобы свежую кровь роду дать, родичи молодых дочерей приезжим подкладывали, но чтобы самому в такую историю влипнуть?!
     А захмелевший Цырен, чуть улыбаясь раскосыми глазами, словно и не замечал смятения Шелехова: 
- Я внука Коськой назову, как тебя. В интернат учиться отправлю. Умным вернётся. Ваш вертолёт завтра только прилетит. Иди, спи с Баирмой, успеешь.
     Баирма вместе со всеми женщинами рода сидела слева от отца – на женской половине юрты. И видно было, слова отца её сильно задевали. Щёки её горели алым огнём, а в огромных глазах набухала влага. Опустив глаза долу, она ни разу их не подняла на гостей.
Пока управлялись с мясом и водкой, жена Цырена в большом, просто огромном медном чайнике сварила чай. Чай получился густой, заправленный молоком, маслом и солью. Его пили не спеша, время от времени утирая выступающий на лбу пот рукавами.
     Елена, под чаёк, попыталась сбить тему: 
- Цырен Доржиевич, тут недалеко от вашей юрты зимовье старое, на Чикое, у входа в Медвежью падь. Я его видела, когда десантировались. Ещё удивилась – на наших картах нет его. Чьё оно?
     Простой вопрос вызвал замешательство среди местных. Забыв русский язык, они горячо, и в то же время недоумённо принялись что-то обсуждать. Цырен взволнованно расспрашивал поочерёдно каждого своего сородича, но те лишь пожимали плечами и, размахивая руками, отрицательно качали головами. Лица у всех участвующих в разговоре были встревоженные.
     Пожарные в этой неожиданно поднявшейся суматохе поняли только одно: что-то не так с этим зимовьем.
     Наговорившись, старик обернулся к Елене: 
- Не наше зимовье. Чужое. Нехорошее. Смотреть будем. Завтра скажу.

2.

     Она панически боялась наступающей ночи. Боялась одиночества. Боялась темноты и тишины. Боялась, что тонкая полоска света, что пробивалась через неплотно запертую дверь, исчезнет и тогда, как и каждую ночь, в её душу снова ворвётся боль.
     Когда её обступала темнота – приходили пожары. Горел лес, горела трава, горели люди. Огнём и дымом наполнялась её маленькая комната. Горели стены, пол, занавески на окнах, одежда на вешалках. Огонь был повсюду, и не было от него спасения. Она металась среди языков пламени, задыхалась от дыма и копоти и кричала, кричала, кричала… 
     Кричала неслышно, кричала внутри себя, кричала, зажав до крови ладонью рот. Кричала, разрывая сердце и аорту. 
     Включала свет – пожар уходил. И Анна долго, до первой розовой полоски зари за окном сидела, обхватив колени руками, забившись в угол кровати… 
     Она не знала, откуда и зачем в её памяти эти пожары. И кто те люди, что сгорали на её глазах? Она только смутно понимала, что знает, знала этих людей, что это не выдумки её больного мозга, но ничего, кроме огня, Анна не помнила. Да и Анной ли она была…?
     Анной её назвал лесничий Егоршин, когда, много лет назад, нашёл её на болотах. Нельзя же человека всё время звать: «Эй, ты…», тем более женщину. Более того – молодую женщину. Когда жена Егоршина отмыла найдёнку в бане, да повыдирала всех клещей из её тела, да раны и ожоги мазями обработала, да причесала, да обрядила в новые одежды – женщина оказалась очень даже миловидной. Вот только волосы – волосы были седые…
     Егоршин долго выспрашивал, как её зовут, называл множество имён, все что помнил – смотрел пристально в глаза, ждал ответной реакции. Но женщина, ни на имена, ни на расспросы не реагировала. Ни малейшим движением. Глаза её были пусты. Почти всегда. Единственная реакция – ужас в глазах, когда она видела открытый огонь. Помучившись, Егоршин назвал её Анной – именем рано ушедшей из жизни своей сестры. Жена ему не перечила, сестра – так сестра. 
     Розыски через милицию хоть какой-нибудь информации о молодой женщине, найденной на болотах, ни к чему не привели. Отдавать же Анну в казённые учреждения Егоршин не стал. Попыткам органов забрать её у него категорически воспротивился – не дело человеку в здравом уме жизнь свою коротать в сумасшедшем доме или ещё в какой богадельне. А самой надоедливой и озабоченной чиновнице из собеса объявил, что, если та ещё раз на кордоне объявится, безопасности он ей не гарантирует. И может случиться так, что больше никогда и никто её, начальницу эту, на белом свете не увидит – болота и не такие ещё тайны хранят. 
     Больше лесничего по поводу Анны никто не тревожил…
     Оно и верно: зачем органам лишние проблемы? 

3.

     Вертолёт утром не прилетел. Не прилетел и на следующий день. 
Шквалистый ветер и дождь. Низкие тучи тянулись вдоль перевала и сыпали, сыпали, сыпали дождями. Этим бы дождям да две недели назад, когда тайга полыхала…
Ребята отсыпались в своей палатке за недельный недосып. Не лежалось и не сиделось только молодому парашютисту Ивану Усольцеву – Ванечке, как называла его Елена Владимировна. 
     Словно нитка за иголкой, ходил он по стойбищу за младшей дочерью Цырена – Баирмой. Приглянулась ему черноглазая. Куда она – туда и он. То флягу с водой ей поможет поднести, то шкуры с нею перетряхивает, то дрова с нею носит. Видно было со стороны, что и Баирме он нравится. 
     Уединяясь время от времени под навесом, они тихонько, со смешками, слегка соприкасаясь головами, о чём-то негромко перешептывались. Хотя говорил-то больше Иван, Баирма только коротко и с улыбкой отвечала.
     Елену Владимировну Цырен приютил в своей юрте: «Зачем тебе на холоде, в палатке? В юрте места много, рядом с моей старухой спать будешь».
     Елена и не упиралась. По такой промозглой погоде хотелось тепла и уюта. И спать, спать, спать… 
     К обеду вернулся из Медвежьей пади Доржи, сын Цырена. Оказывается, старик ещё поутру его туда отправил. Зимовье посмотреть. 
     После разговора с ним Цырен позвал к себе Шелехова. И что-то долго ему втолковывал.
А уж после Шелехов собрал у себя в палатке всю свою группу. Цырен тоже пришёл.
- Такое дело, мужики, Цырен Доржиевич сказку…- старый бурят вскинул голову, Шелехов извиняющее выставил руку: - Извините, легенду, быль ли сейчас рассказал. Я коротко. Раз примерно в три года неожиданно появляется в тайге зимовье, которого до этого никто никогда там отродясь не видел. Обычное старое зимовье. И стоит до тех пор, пока кто-нибудь в него не зайдёт. Зимовье тут же вспыхивает и пропадает. Вместе с тем, кто в него вошёл. Иногда только шепотку золы на этом месте находят – больше ничего. Буряты это зимовье огненным называют или кровавым. Я вам без деталей обсказываю, а то долго получится. Короче, Цырен сказал: зимовье, что у Медвежьей пади объявилось, – огненное зимовье и есть. Но не это главное – это зимовье нас ждёт. Потому как мы, то есть Елена Владимировна, первой его увидела. Зимовье на её пути встало, да видимо… - Шелехов засмеялся: - Видимо, в древних инструкциях не предусмотрено было, что тропы и по небесам могут пролегать. Парашют позже придуман был.
     Пожарные кто улыбнулся, кто и рассмеялся. Подождёт старое…
     Цырен осуждающе покачал головой: 
- Ты, Шелехов, не хитрый, ты – глупый. Не надо мне внука от такого глупого человека. Почему не понимаешь? Почему смеёшься? Сегодня ты по небу его обошёл, завтра оно всё равно на твоём пути встанет. Оно выбрало вас. Оно на охоту вышло. Вы у него пищу – огонь – отнимаете. Собирайтесь, пойдём в тайгу, хозяина тайги, духов просить будем. Помогать просить будем.
     Собрались быстро. На базе оставили только дежурного Усольцева. Чему тот был несказанно рад. 
     Каждого Цырен заставил найти в своём снаряжении что-нибудь белое или красное и оторвать от найденного тонкие ленточки, да чтобы ленточек было столько, сколько всего членов семьи у каждого из идущего говорить с духами…
     Шли долго. Мешал дождь и раскисшая после дождя таёжная подстилка. Наконец вышли на открытую поляну. Посреди поляны стояло одинокое дерево с причудливо изогнутым стволом и странно вывернутыми ветвями. Издали дерево напоминало огромную арфу. И все струны-ветки этого дерева были увешаны бело-красными ленточками.
- Эзэтэй модон, - сказал старый Цырен указывая на дерево.- Дерево с «хозяином». Дух леса в этом дереве живёт. Сначала дух шаманом был, потом духом леса стал. Не любит, когда громко говорят и без подарков к нему приходят. Вешайте на его ветви подарки и просите защиты от огненного зимовья. Если подарки ему понравятся – он вам об этом скажет.
     Сам же, вынув из-за отворота халата водку, побурханил. А потом долго о чём-то просил духов. Пожарные, повязав загодя заготовленные ленточки на ветки священного дерева, глядя на усердие Цырена, невольно тоже начали мысленно говорить с духом леса – кто его знает, вдруг во всём этом есть что-то рациональное?
     Минут через двадцать небо над поляной вдруг расчистилось, проглянула синева.
Лёгкий ветерок шевельнул ветви дерева. Затрепетавшие разом ленточки потянулись к пожарным. И тут же опали. Ветер стих. 
     Цырен разогнул уставшую от поклона спину: 
- Дух принял ваши подарки. У вас не будет огненной смерти. Огненное зимовье – не ваш дом…

Картина дня

наверх