МАЛЕНЬКИЕ РАДОСТИ
В нашем доме редко выдавался спокойный день. А выходил день спокойным, когда отец был трезвым.
Вспоминаю. Июль. Мне двенадцать лет. Мать готовит на кухне вареники с сыром, сбитым из молока коровы Зорька. Сестра Людмила умоталась на речку Луганка. Отец ремонтирует бензонасос постаревшего «Москвича».
Вокруг меня носятся кухонные и бензиновые запахи. Я раздваиваюсь между ними, но отец поручил мне ответственное дело.
- Ключ на двенадцать, ключ на семнадцать, - командует он.
В ключах я уже разбираюсь. Слова отца «Молодец, сынок» вызывают у меня чувство незаменимости.
- Вареники готовы, - доносится весёлый голос матери.
- И бензонасос в порядке, - откликается отец.
Я склеиваюсь. Нос – мой компас – ориентирует меня на кухню. Мне хочется мчаться, но я сдерживаю себя. Рабочему мужику не дело лететь к миске с варениками. За мной вышагивает отец. Он вытирает руки паклей, моет их под рукомойником. Я следую его примеру.
Как манит горячий запах от вареников, но не запихивать их же мне в рот сразу по два или три. Не годится за столом разбойничать.
Мы лопаем вареники. Мать, подперев щёку левой рукой, не отрываясь, смотрит на отца. Меня захватывает ревность.
- Что ты так рассматриваешь его, - бурчу я. - Как будто в первый раз видишь.
- Отвлекаю на себя, чтоб он меньше съел вареников, а ты больше, - улыбается мать, у неё красивая улыбка, она словно светится, лёгкая, но редко появляется, никак не может закрепиться.
- Не из прожорливых, - с набитым ртом, выдавливаю я.
Миска пустеет. Отец выходит из кухни и начинает проверять свою работу: плотно ли сидит стеклянный колпак на бензонасосе, не пропускает воздух.
- Не перепутай заднюю и вторую скорость, - кричит мать, - а то не на улицу выедешь, а в коровник заедешь.
В нашей семье все машинных дел мастера. Даже сестра может крутить ручку с передка, если стартер не тянет. Вначале она рассматривает, с какого конца нужно брать, как она говорит, «заводилку», потом ищет отверстие в переднем бампере и, не дожав до конца, крутит вхолостую, но кричит: сейчас заведётся, только подождите.
«Москвич» катит по ровной, пыльной дороге, но для отца ровная дорога не экзамен.
- Штурмуем бугры, - говорит он. - Если вытянет на всём бугре и доберётся до шляха, тогда порядок. Если задохнётся на бугре, скатим вниз и станем попутку ждать, чтобы домой дотащила.
У меня замирает сердце, когда «Москвич» ползёт по бугру. Изредка он чихает, отец подбадривающе улыбается, у него улыбка, как у матери, а на меня накатываются волны страха.
Шлях. По обе его стороны стоят высокие тополя с заострёнными верхушками, за тополями - степь.
- По шляху я экзаменую, - говорит отец, - а когда доедем до поворота на балку Дальнюю, заворачиваю в степь, и ты садишься за руль.
Господи. Какая радость и гордость охватывает меня, когда я чувствую в руках руль.
Степь ровная, без рытвин, буераков, я гоню машину. Отец не сдерживает, курит и весело посматривает на меня.
- А, ну, прибавь, - иногда говорит он. – А то, как на волах едем.
Любил отец быструю езду, я не отставал и вдавливал газ, на сколько силёнок хватало.
Возле балки Дальняя я по просьбе отца останавливаюсь. Мне не хочется. Я бы и сутки сидел за рулём.
- Пойдём в балку, - говорит отец. – Поищем роднички, водички свежей попьём. Захвати бутылки, нальём, домой привезём. Побалуем мать и сестру свеженькой и чистой.
Журчит ручеёк под дикой яблонею, полирует камни, «заглатывает» редкие солнечные лучи, сумевшие пробиться через густоту листвы, переливается через невысокую деревянную оградку и убегает в густые заросли шиповника.
Отец, разбросав руки в сторону, лежит на спине под прохладой. Во рту травинка.
- Знаешь, сынок, - говорит он, - мне и водку тут не хочется пить. А как в бусугарню (пивную) попаду, остановиться, не могу. Ну, почему? – В его голосе чувствуется боль.
- Давай чаще ездить в балку, - предлагаю я.
- Для этого нужно, чтобы бензонасос чаще ломался.
- Это, как раз плюнуть, - небрежно отвечаю я. - Только дай команду.
Отец смеётся.
- Будем ездить чаще. – Он набирает в широкие ладони воды, пьёт, споласкивает лицо, по которому бегут струйки, словно слёзы. - Тут воспоминания хотя и тяжёлые, но здесь я чувствую себя человеком. Во время войны от немцев я в этой балке отбивался.
Мне не до его воспоминаний о войне. Я думаю о том, как легко на сердце, если вокруг тихо, спокойно. Мне становится ещё радостней, когда отец говорит.
- Домой сам поведёшь машину.
- И на шляху сам?
- И на шляху сам, - словно эхом откликается отец. – И с бугра сам, и по посёлку сам...
Сколько годков прошло с тех пор, но помню я эти радости, травинку во рту отца и его слово: сам.
Свежие комментарии