На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Кому за пятьдесят

12 642 подписчика

Свежие комментарии

  • Наталия Перуница
    Вот еще тема для обсуждения -  зачастую нас такими дуболомами представляют! Типа деградация в чистом виде. Только дег...Психологический т...
  • Наталия Комлева
    А что ж это она, бедная, так позеленела и перевернулась?Психологический т...
  • Галина Чужая
    А чего тут искать-то? На первой секунде видно её - у ноги старика.Психологический т...

СТЕПАНИДА И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ВОПРОС... Валерий Рыженко

СТЕПАНИДА И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ВОПРОС.

валерий рыженко написал вчера в 10:29 

                           

СТЕПАНИДА И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ВОПРОС.

Рассказ в 4-х частях. 1. Куда ж несёшься ты? 2. Весело живём. 3. Что стоишь, качаясь, тонкая рябина...4.Степь.

                                                                       

 1Куда ж несёшься ты?

 - Куда ж несёшься ты?

   А как хорошо было до этого. Ясное, тёплое, тихое майское утро. Воздух свеж.  И на тебе. Куда ж несёшься ты? Так голосисто хватило за высокими, деревянными  воротами Ивана Семёновича, словно гром во двор прорвался, что он с испугу выронил на свои резиновые сапоги широконосую грабарку. Одет и обут он был со «вкусом», с подходящими инструментами, которыми  он задумчиво забрасывал свиное месиво в  железную тачку.

   Иван Семёнович – пенсионер. Он не любит тяжести и дальние расстояния. А тяжесть это грабарка, которую нужно найти, убедиться, что это грабарка, а не грабли. Потом поискать тачку, подумать, как её катить, как лошадь, запрягшись между ручками, словно в оглобли, или перед собой толкать, дотянуть её до нужного места и начать забрасывать в неё навороченное за ночь  в свинарнике, а после  отвезти в мусорный овраг и вывалить. Когда Иван Семёнович представляет себе эту рабочую цепочку, что делать, как делать... , всю последовательность действий, то у него туман загружается  в глаза, а  с головы выметаются остатки сна, на который он не скупится, с души  выкатывается  хорошее утреннее настроение и помешается, как он сам говорит, всякая хозяйственная хрень, которая прилепилась не только к  Ивану Семёновичу, но и ко всем поселковым мужикам и бабам. От крика у него не только настроение выкатилось, но и душа чуть не вывалилась с телесной оболочки. 

   Было же тихо. Так нет! Полосонули: куда ж несёшься ты? Это ему? Да он не то, что не собирался никуда нестись, он даже не хотел двигаться с места. Задохнулось в голове Ивана Семёновича, будто на железный  крюк  мозг подвесили. Может это жена на курицу Квашу кричит? Не в том месте несётся. На корову Марту? С налыгача сорвалась. Словом, пошли, заплескались догадки, да предположения. Сами понимаете, что не только от непонятного крика, но и от духа рабочего помещения или его хозяйственного кабинета со слов жены, куда Иван Семёнович погружается каждое утро со словами: мать твою! навалились на мою голову!  И Бог его знает, к чему бы  привели догадки и предположения, если бы ворота не распахнулись. Нет, они не распахнулись, они чуть с петель не слетели с таким грюком, что в ушах Ивана Семёновича не то, что  лязгнуло, а крякнуло, как в самом большом духовом басе  поселкового похоронного оркестра. Но оставим болезненные ощущения Ивана Степановича и посмотрим, кто же с топотом и грохотом  ворвался в его двор. Здрасьте! Кум и закадычный дружок  Афанасий Петрович.

   В отличие от Ивана Семёновича Афанасий Петрович мельче. Не так увесист,  как его дружок, в габаритах сильно урезан, но если он не в духе, то воздуха побольше наберёт и так гаркнет, что уши, как выжженные солнцем листья лопухов обвисают. К тому же он такой юркий, что, когда он крутится или вертится и тараторит, его слова даже не успевают за ним. Кажется, что слова не из него выскакивают, а откуда-то с воздуха ворохом высыпаются. Он  живёт на самом краю посёлка, но утром всегда не то что появляется, а словно вывинчивается неизвестно откуда  у дружка, чтобы, как он говорит, активизировать мозги, заспавшиеся за ночь, дать им припарку, пустить в разлёт, вздрючить. Словом, запустить их  в работу. У него много таких выражений. Все не перечислишь.

- Ты что? Это? Как его? – забормотал отошедший от испуга Иван Семёнович. – Сегодня утром не положено кричать.

   Вообще, утром во всех поселковых дворах не только  кричат, но Иван Семёнович, почему то решил, что именно сегодняшним утром кричать нельзя. А почему он так решил?  Посмотрим.

- Какой, мать твою, не положено! Это же государственный вопрос, - заметался Афанасий Петрович, вылавливая кожаную кепчонку, завихрившуюся на его с общипанным волосяным покроем дробной голове – Телевизор с книжкой не клеятся, не совпадают, разбегаются, - заорал он. – Кому верить? Книжке или телевизору?

- Ты это. Как его. Толком.

   Для Афанасия Петровича  толком это постепенно и ясно, но какой тут может быть толк. У Ивана Семёновича  руки только заняты и немножко в голове имеется, а у Афанасия Петровича не немножко, а все мозги до самого последнего хвостика забиты. Кипят, бурлят. Он всю ночь боками перекатывался, пачку сигарет «Прима» ухлопал, думал, что до рассвета не дотянет, а утром его, словно на раскалённую сковороду выкинули и стали подпекать. Когда он шёл, нет, когда он бежал к куму, то ему казалось, что от него палёным мясом пахло.

- Ты Гоголя знаешь, - налетел Афанасий Петрович, выловив наконец кепчонку и натянув её на самые уши, чтобы они не трепыхались от его скачков, которые он выплясывал перед затуманенными глазами кума.

- У нас в посёлке такого нет.

- Да при чём здесь посёлок? – Сорвался с тормозов Афанасий Петрович. Юзом пошёл. Руки в гору вскинул. Он, наверное, и ещё что-то бы вскинул, да больше добавлять нечего было. - У тебя что? Все мозги пенсия выпарила и выписала. В школе читал его. Николай Васильевич.

- Ну, - неуверенно протянул Иван Семёнович, - вроде читал. И даже хорошо читал, - вдруг со злостью выкрикнул он. – Ты даже так не мог читать, как я. Меня учителя хвалили.

   Завернул Иван Петрович. Да так круто. Это бывает, что испуг вылетает с человека злостью, что и произошло с Иваном Семёновичем, но Афанасию Петровичу было начхать на то, что кум лучше читал в школе, а он хуже. В жизни так вышло, что ни похвальное  чтение, ни плохое  не помогли им взобраться  выше токарных станков, возле которого их поставили после школы, где они и выстояли  до начала пенсии среди железных стружек, пакли, мазута...

- Вроде, вроде, - передразнил Афанасий Петрович. – Говорят, что чертей не бывает. Ещё, как бывает. – У Афанасия Петровича какая-то скрытая мысль, на которую он навинчивает понятные слова, но они идут вразброс. В узелок не вяжутся.  Ни хрена не ясно.- Один чёрт меня вчера  дёрнул послушать культурную программу о Васильевиче (Это он так дружески называет Гоголя) и новости по телевизору о войне на Украине. Заквасили своими информационными войнами. Информируют нас. Понимаешь.

- Информация нам нужна, - степенно ответил Иван Семёнович. – Мы же должны знать, что в мире делается.

- Что делается? – вскинулся Афанасий Петрович. - Ну, так я тебе расскажу. В одном месте телевизора говорят об одном, в другом о противоположном. Как зайцы петли делают, чтобы запутать. Я даже книжку Васильевича достал и кое - что прочитал. В одном месте телевизор совпадает с книжкой, а в другом ничего не совпадает. Я б и телевизор тебе приволок, чтобы ты услышал, что они вчера говорили, но ведь в нём как. То, что они говорили вчера, сегодня повторяют, но в обратном виде, так что выходит, что они ничего и не говорили того, что вчера говорили.

   Ну, и закрутил Афанасий Петрович. Откручивай назад, а то у Ивана Семёновича такие нелады в мыслях пошли, словно бурелом в голову ворвался.

- Во, зараза. – Афанасий Петрович поискал глазами, куда бы приложить плевок и, не найдя ничего подходящего, навесил его на резиновые сапоги кума. -  Запутали мужиков, но меня не запутаешь. Меня на политическую авоську не возьмёшь. Я наизусть выучил в книжке и сейчас тебе расскажу. Вот слушай. – Афанасий Петрович сбил кепчонку на бекрень, подбоченился и, вскинув вверх руку. Как говорят в народе, решил толкнуть речь, но не свою, а отрывок с поэмы «Мёртвые души». - Русь, куда ж несёшься ты? – с надрывом начал он, -  дай ответ. Не даёт ответа. – Афанасий Петрович делает длинную паузу, растерянно разводит руками и слёзно смотрит на кума,  а потом начинает быстро накидывать слова. - Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земле,  - он набирает такой темп, что у Ивана Семёновича, словно ветер свистит мимо ушей, - и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства. Дочухал? Понял?

- Вроде, понял. А что понимать?

- Как что? Ты отнеси это сейчас.

- Да что отнести, Афанасий?  И куда? Ты покажи мне.

- Жизнь нашу отнеси. Вот как я рассуждаю. Задаю, например, вопрос государственному человеку: Русь, куда ж несёшься ты? Ну, по-простому: в каком направлении? Куда курс держишь? Без курса нельзя. Что он мне отвечает? Вчера в телевизоре один государственный человек ответил, что несёмся мы в правильном направлении. Хорошо. Согласен: несёмся. Только куда? А как же быть с этим? – Афанасий Петрович входит в раж. – Один с телевизора говорит: косятся на нас народы. Другой всаживает  ему в пику: не косятся. Один горланит: постораниваются и дают  дорогу другие народы и государства. Другой вопит: не постараниваются и не дают дорогу. Зажимают, значит, паразиты. Дело до драки доходит. Морды друг другу бьют.  Путают мужика, мать твою.

- А правду кто-нибудь говорит?

- Я говорю, - с маху отбивает Афанасий Петрович. -  Правда в том, что и те брешут, и другие брешут. Один мычит: разорванный в куски воздух летит. А другой в поперёк: это от нас летят куски. Скоро клочья и пух полетят. Это же государственный вопрос сейчас. Кто и куда летит? Куда несёмся? Это...

                                                                      2. Весело живём!

   Неизвестно, какие бы мысли ещё захлестнули Афанасия Петровича, и по каким сусекам скрести начала бы он, если бы с кухни не выскочила Степанида Ивановна. Жена Ивана Семёновича. Бойка женщина. Если голосом ударит, то, словно колокольным звоном накроет.

- Что ты тут раскричался, - загремела она. – Государственный вопрос. Государственный вопрос. Один живёшь. Вот  тебя и заели государственные вопросы.

- Ты Степанида не кричи, - в ответ Афанасий Петрович. – А по разумному, тихо, спокойно. Как я.

- Хочу кричать и буду кричать, - режет Степанида, -  и утром, и днём, и вечером, и ночью.

- Ну, ночью тебе естеством положено кричать. У тебя муж имеется.

- Откричалась ночью. Спит, как хорёк.

- Мы о государстве рассуждаем, - обиделся Иван Семёнович, - а ты хорёк.

- Ты раньше государством был, когда работал. Дом построил, хозяйство завёл. Топор и пилу с рук не выпускал. А сейчас ты пенсионное государство.  Куда он несётся? – Степанида в проблему полностью не въехала, а общипала по краям, ну соответственно у неё и мысли  краевые пошли. - Да его утром не разбудишь, - замолотила она, но её лучше не перебивать, иначе возьмёт в такой оборот слов, какой и мужик не выдумает, -  а когда разбудишь, то рубашку давай, то штаны надевай, то сапоги натаскивай. А вот я несусь. С утра. Корове будылья кукурузы на горбу тащу, свиньям помои, курицам зерно. На кухне тряпку в зубы и полы мою, одной рукой печку топлю, другой борщ готовлю, в магазины левой ногой иду, правую на огороде на лопате держу, воду правой качаю, левой тут же поливаю, самогон гоню, прячу, чтоб не выжрал весь сразу, от тяпки не отсыхаю, к вилам прилипаю. А вот это государство, - она ткнула пальцем в мужа, - свиное месиво в тачке не может вывезти. Занесло меня так, что скоро на кладбище вынесусь. Ох, мамочки, - она вздохнула. – Что мне делать с этим пенсионным государством?

- Я тебе подскажу, - вклинился Афанасий Петрович.

- Да знаю, знаю твою подсказку, - затарахтела Степанида Ивановна.

- Если знаешь, что ж не действуешь? Тут нужно с ходу, чтоб мы не передумали.

- Да вы никогда не передумаете.

   А утро то ясное, тихое. С лёгким ветерком и прохладцей. Солнышко разгорается. Небо чистое, как вымытое зеркало. Сирень расцветает. Вишня, как невеста белым платьем украсилась. Много жизни набрала в себе весна. И что? Такое утро и душу  портить государственным вопросом. Да, нет же!

- Чёрт с вами, - бросает Степанида Ивановна. – Налью. Только потом, чтобы работать. Никаких государственных вопросов. У нас своих вопросов целая кошёлка.

                                                            3. Что стоишь, качаясь, тонкая рябина...

   После чарки закипело, забурлило  хозяйство. А как же. Два дружка, да ещё под лёгким самогонным хмельком заработали. Одному Ивану Степановичу скучно, а вдвоём и наперегонки можно пойти.  Замелькали топоры, лопаты, пилы... Ивану Семёновичу и Афанасию Петровича война не нужна. Они привыкли строить, а не разваливать, как разваливают сейчас  Луганск и Донецк, а кто поднимать будет –  сейчас размышляют. Как говорит Степанида Ивановна, будут размышлять, пока весь лес, который по берегам Донца растёт, на кресты не вырубят.

   Ожил, зазвенел, заговорил двор. Чисто, убрано, накормлено хозяйство. Да ещё вечерком песню на сон  послушало. «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина.....Как бы мне рябине к дубу перебраться, я б тогда не стала гнуться и качаться».

   Голосисто выводит Степанида Ивановна, она тётка моя, да та,к что песня на весь посёлок разливается. Ни годками, ни напруженным днём её песня меряется, а душой и пережитым. Кажется мне, что и я сижу с ней. А майские вечера звёздами рассыпаются, воздух запахами балок наполняется. Ну, зачем мне Москва? Красиво слышится, да трудно в ней дышится.

- А что москвич о государственном вопросе думает? Как государство на этот счёт рассуждает?

   Достал и меня Афанасий Петрович. Неугомонный мужик. Он, как липучка. Засыпал вопросами, выпотрошил бы  и крепко помял бы мозги мне, да тётка выручила. Она по мне знает, что московские мысли с посёлковыми не всегда сходятся. Как бы я не убеждал её в обратном, она всегда мне говорила, что посёлки это подножный корм для Москвы.

- Да брось ты к хрену этот вопрос, Афанасий, - говорит Степанида Ивановна. -   У него своё государство, а  у нас с Ваней и тобой своё. Правда, наше  только на корове, свиньях и  курицах держится, да ничего. Там ещё хуже.

- Где это там, - Афанасий Петрович  пытается уточнить, Степанида проскакивает мимо  его слов и гнёт далее.

 - Я  за своё государство  таких навешаю, что мало не покажется, - она грозит кулаком, а кулак с голову Афанасия Петровича, тот отодвигается, потому что кулак  нечаянно может разгуляться и на нём, а после таких гулек у него почему-то голова начинает вертеться, как юла. - Курица и та знает, куда и где нестись, -  отчеканивает Степанида, - а вы, мужики не знаете, только и стремитесь (приношу извинения, но так сказала Степанида) свои яйца в баб  откладывать, - с улыбкой заканчивает она.

   А улыбка у неё размашистая. Всё лицо захватывает. А то, что мужа  и кума словами отстёгивает, так это для живости. Чтоб они не закляли и духом не упали на пенсии. Раньше они и токарили, и фрезеровали в депо. Отдых дали, когда молодость оторвали. Как тут не поддержать их.

- Да мы не при чём, - голос Афанасия Петровича падает в силе, -  это они, эти, - его голос начинает отдавать сталью, -  которые косятся, хотят твоё коровье, свиное и куриное государство враз с Космоса  разметать. Они Космос и инопланетян на налыгаче держат, как ты свою корову. А потом отпустят, когда мы их поджаривать начнём.

   Спрашивается, ну, откуда у Афанасия Петровича такие мысли? Говорили, что приезжали к нему форменные люди и интересовались, откуда он  тайну о Космосе знает, на что он удивлённо ответил, а вы разве не знаете. «Знаем», - ответили форменные. Повернулись и уехали.

   Мы немного отвлеклись, но это ничего. Степанида Ивановна за это время обдумала свой ответ и выпалила.- Пусть только попробуют,-  сурово ответила она, да ещё и кулаком пристукнула, а в глазах смешливые искорки замелькали. -  Они дело с нашими бабами ещё не имели. От мужиков получали? Получали. От баб ещё нет.  А наши бабы, если приварят, так потом х.. отваришься.

- Так ведь у них тоже бабы есть. Была же Железная Леди? Пригибала.

- Была и пригибала, потому что командиры наши алюминиевые были.

- А сейчас?

- Ты по нынешней жизни суди, а не меня спрашивай, - отбрила Степанида и засмеялась.

   А почему она засмеялась, мы не знаем. Это нужно у неё спросить.

 

                                                                                      4.Степь.

   Уже под полночь собрался Афанасий Петрович домой, поблагодарил дружка и Степаниду, надел кепчонку, потоптался смущённо на месте, не хочется от живого разговора уходить, дом у него большой, да пустой, жена умерла, дети разъехались по городам, не заглядывают, голосов нет, один телевизор бурчит. Шагнул он было за дверь, да Степанида остановила. Рвануло её сердце, захлестнулось болью, когда она увидела, как смущённо затоптался Афанасий Петрович и кепчонку в руках замял. Не слезами высказалась, а душой рубанула.

- Ну, что ты Афанасий каждое утро меряешь к нам. Живёшь ты один. Продавай свою хату, а хочешь не продавай и перебирайся к нам, и живи. У нас три комнаты. Живи, не хочешь. А Ваня не против.

   Она взяла у него кепчонку, повесила на гвоздик, отвела в маленькую комнату, чистую и светлую с двумя окошками и большой иконой в углу, под которой мерцала лампадка.

- Да как-то, - заупрямился Афанасий Петрович.

   Степанида Ивановна не ответила, выключила свет и вышла. Ну, что тут ещё скажешь и добавишь. Степанида она и есть Степанида. Как степь: широкая, вольная, бескрайняя. Бьёт солнце, высекает искристые лучи о степную гладь. Глазом степь не обмеришь, в ладошку не захватишь. Не по силе чужаку её в свой   карман прибрать. Она и своего к себе пустит, и чужака не прогонит, а примет, если он по-доброму к ней пришёл.

   Так и живут до сих пор Степанида и два дружка вместе. Утром двор оживает, а под вечер весь посёлок слушает: «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина... Как бы мне рябине к дубу перебраться, я б тогда не стала гнуться и качаться».

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх