ЧЕЛОВЕК НА ВЫСОКОМ БУГРЕ
1.
Независимо от времён года: весна, зима, осень, лето, а также будь то жаркий или леденящий день Виктора иногда охватывало дикое желание вырваться из «каменного мешка». Так называл он выхолощенный от частных домов с садами и погруженный в бетонные многоэтажки подмосковный городок Букино, в котором он жил, и, накрутив тысячу вёрст на колёса «Опеля», оказаться в посёлке Бор, где родился.
Некоторые срывы он забыл, иные помнил, но более всего осталась в памяти поездка, во время которой он встретился с Иваном Максимовичем, который и рассказал ему о своём лагерном открытии.
Сорвался он в ту поездку в середине дня под холодный ветер и секущий снег. Темень настигла его на половине пути, но тревоги он не ощущал, а она вскоре пришла. Дорогу Виктор знал хорошо и сколько раз не мотался, ничего не случалось. В этот раз он залетел в небольшой кювет, но выскочил. После Виктор почувствовал, что машина стала «задыхаться», мотор заглох. Пробежав немного по инерции, стопорнулась. Полетел бензонасос. Финиш и где?
В летнее время, в тёплый день, куда бы ни шло. По сторонам дороги стройные тополя с «заточенными» верхушками. Степь бескрайняя с «позолоченными» хлебами. Небольшие озерца, речушки, запрятанные в высокорослом камыше. Искупаться можно, поваляться на травке, а потом и машиной заняться.
- Вот зараза, - зло сказал Виктор, выплясывая на холоде. – Дубаря могу закатить.
Выручил его водитель грузовика, дотащивший машину по колдобистой степной дороге до близлежащего посёлка Покрова.
- Вы местный, - спросил он водителя, расплачиваясь
- Да, - ответил тот, пересчитывая заскорузлыми пальцами деньги.
- Переночевать у кого-нибудь можно?
- А почему и нет. Машину оставьте здесь. Не уволокут. Идите прямо по улице. В конце дом. Хозяина мы зовём, - он поскрёб затылок, мужицкая привычка, когда он задумывается, - посёлок наш разделился. Одни зовут его Тёмный человек. Другие Светлый человек. В общем, - шофёр растеряно посмотрел на Виктора, - хрен его знает, что он за человек. Пустит.
- А почему Вы его так называете? – поинтересовался Виктор. – Шарлатан какой – нибудь.
- Во. И сразу шарлатан, - шофёр матернулся, не понравились слова Виктора. – Он по хозяйству вкалывает, как и мы. В магазин ходит. По движениям нормальный, а по разговору какой-то непонятный. То, как бы и прав, а то и наоборот. Сами поймёте. Сходите и увидите, - бросил водитель. – А я завтра приду. Бензонасос починю.
2
Хозяином кирпичного дома с тесным, низким коридором, по которому мог пройти только один человек, небольшой малопосудной кухней и двумя аскетическими комнатами с тремя табуретками, коричневым, низкорослым шкафом и одноместным диваном оказался длиннобородый, не осевший фигурой старик с весёлыми живыми глазами, морщинистой улыбкой и блестящей лысиной, сверкающей, как отполированный паркетный пол.
- Заходи, милок, - пророкотал он, открыв дверь после стука Виктора. – Вижу, что ты не здешний. Пришёл переночевать у меня.- Он внимательно осмотрел Виктора с ног до головы тяжёлым взглядом, как бы пытаясь поднять его и на прикидку взвесить . - Тебе уже сказали, что зовут меня то Светлый Человек, то Тёмный Человек. Это по-ихнему. А по роду Иван Максимович. Как величать меня будешь, - усмехнулся он, гулко откашлявшись.
Старик не производил впечатления человека с запущенным здоровьем. Всё в нём было ладно и крепко сшито.
- Иван Максимович. Это как-то привычно, - ответил Виктор.
- Э, дружок, - протянул старик, - то, что привычно, не всегда правильно. Может, ты сейчас и завернёшь от меня. Я человек говорливый. Не выспишься ты у меня. Другой дом поищешь?
- Ну, уж нет, - сказал Виктор. – Куда пришёл – там и остался.
- Э, милок, - опять протянул старик, - иногда и не хочешь где-то оставаться, а тебя оставляют.
В доме Виктора поразила внутренняя обстановка. В комнате, которую Иван Максимович называл «зала», все стены чуть ли не сплошняком были увешаны рисунками солнца, звёзд. Не комната, а звёздный небосвод. В углу стоял дровяная печь, возле которой на железном листе лежала горка чурок.
- Не люблю газ, - сказал старик, уловив взгляд Виктора, нацеленный на печку. – В городе надышался. Тут всё естественно. От дровишек запах душистый и огонь чистый. Сядешь возле печки и дыши, лёгкие чисти. Чайку или самогончику? – продолжил он, когда они уселись на деревянных табуретах за круглый стол, покрытый цветастой скатертью. – Заварка и самогона на степных травках настоянные.
- Что под руку попадётся.
- Э, парень, - и снова с протяжкой. - Под руку иногда попадается то, чего и сам не хочешь и другим не желаешь.
Старик закипятил воду, плеснул заварки и, разлив его по гранёным стаканам, выставил беленькие блюдца и сахарницу. Они выпили. Старик молчал. Наконец Виктор не выдержал.
- Так будете говорить или в молчанку играть. Вы же обещали заговорить меня.
А ты послушать меня хочешь, - засмеялся Иван Максимович. – Коли так, я со стороны не привык заходить, а сразу в лоб. Скажи парень, какой ты веры? В Бога – Отца, Бога – Сына, Святой Дух веруешь? Или огибаешь их и материализмом балуешься?
«Вишь, какой, - подумал Виктор. - Домотканый богослов и философ. Видать и сам запутанный и других путает. Оттого и называют его, то Светлый Человек, то Тёмный. Послушаем, что за слово у этого суеслова».
- Неопределённый я, Иван Максимович, - без гонора ответил Виктор. - И то подходит, и от другого не отказываюсь. В зависимости от обстоятельств. Как ситуация душу прижмёт.
- Понятно. Я тоже таким был. Когда хорошо – про крест забываем, а когда плохо – на крест налегаем. После войны я пятнадцать лет в лагере просидел. Донос написали на меня. Чуть не спёкся, если бы мне мой Бог не помог. И хорошо, что написали, - широко улыбнулся он, разогнав морщины, - а то и не познал бы истину.
- Круто завернули, - насмешливо сказал Виктор. – И какую же истину?
- Простую, - отбрил старик, не обратив внимания на насмешку.
Он подёргал себя за бороду, поскрёб лысину и, подмигнув, прищёлкнув пальцами, весело уставился на Виктора.
- Пошло это с лагеря. Тебе, видимо, хотелось послушать бы о лагерной жизни. А ты знаешь, - старик, словно вцепился в Виктора взглядом, - я не сторонник тех, кто гудит о послевоенных лагерях. Ко мне приезжал год назад журналист, - добродушно бросил Иван Максимович. - Просил, чтоб я рассказал ему о жизни своей в лагере. «А зачем», - спросил я. «Народ правду должен знать», - в ответ он мне. Я его легонько коленкой под зад и выпроводил. А он: ты враг народа, правду не хочешь говорить народу. Разъехался на народе.- Старик забарабанил суховатыми пальцами по столу. - Правда не пострадает, если её не выскажут человеку, а иной человек от высказанной правды пострадать может. Живи по принципу: не навреди. - Иван Максимович словами не петлял, сору в речь не набрасывал. - Говорили и не прекращают говорить о сталинских лагерях. О доносах. Плохое легче находить, чем доброе. Для добра мудрость ума нужна, а для зла язык подвешенный. А доносы кто писал? - он прищурился, взгляд стал, словно бритва, - не Сталин писал, а писали миллионы просторядных, подножных. Они и не догадывались, что новую общность создают. Вот где лагеря были. В их душах.
Старик замолчал. Встав, налил чаю себе и Виктору, а потом, подперев правым кулаком щёку, дразнящим взглядом уставился на Виктора.
- Почему Вы так смотрите на меня?
- Так ты же это - засмеялся Иван Максимович, - должен по принятым у нас правилам, дискуссионному уставу спорить, доказывать, ругаться, как другие, глотку драть, в споре рождается истина, а ты молчишь. Почему?
- Рано ещё, - ответил Виктор. – Заговорю, когда полностью наберусь Ваших мыслей.
- Ну, ну. Набирайся.
Старик выглядел бы чертовски добродушным человеком, если бы не его взгляд, постоянно менявший выражение.
За окном всё более и более оседала плотная темень. В окна бился хлёсткий, снеговой ветер. Хлопотала незакрытая форточка, но разговор и крепкий чай отвлекали от непогоды.
- В лагере у меня времени подумать было много, - продолжал старик, - Знаешь, как я сначала молился» Отче наш...». Денно и ночь, чтобы вытерпеть голод, холод, побои. Когда ко мне приходят посельчане, что они в первую очередь просят? – Иван Максимович пришпилил нежданного гостя взглядом.
- Да откуда я знаю, - вспылил Виктор, - я же с ними не приходил.
- Догадаться должен был, дурья голова. Они в первую очередь говорят: Максимыч, ты нам побольше и поподробней о страдании своём расскажи, – старик пощипал бороду. – И откуда это у них? Хлеба и водку не давай, а о страдании расскажи. Иной раз не выдержу, маленько раскроюсь, так после их плача и пол не нужно мыть.
От налетевшего сильного ветра сорвалась форточка. В комнату хлынул холодный ветер, но Иван Максимович, скомкав фуфайку, засунул в дыру, передумав, вытащил фуфайку и бросил на табурет, а затем, подойдя к печке, подбросил пару чурок.
- От печки жарко, - сказал он, - от ветра холодно. А так пусть будет среднее, - сказал он, как бы намекая на что-то непонятное Виктору. - Один раз бросили меня в карьере, думали, что я подох. Мёртвые сами себя хоронили. А я встал, солнце на меня тепло накатило, накрыло, отогрело и оживило. – Он провёл взглядом по рисункам на стене и улыбнулся. - Я не верю в существование Бога – Отца, Бога-Сына и Святой Дух, но это не говорит о том, что я не имею веру. Истинный Бог, скажем так, материализован в источники света. В звёздах. В их свет, который является ничем иным, как излучением. – Он сделал паузу, будто давая осмыслить сказанное. - Древние египтяне были проницательнее, чем христиане в этом вопросе. В качестве Бога они считали Солнце, назвав его Богом Ра. И для меня это именно так, но не только излучение Солнца, а также излучение звёзд, которое достигает нашу планету. Понимаешь? Силы света. Только не нужно им приписывать то, что приписывают несуществующим богам.
- Но то, что Вы говорите, это не религия, - ухватился Виктор. - Это скорее физика, философия.
- Да дело не в том, как мы назовём это.- Старик даже крякнул от досады. – Плоско мыслишь, парень. Другое тут. Правду я говорю или не правду, а не спорить, что это? Физика, философия.
- Но это нужно доказывать, - загорячился Виктор.
- Эх. Не выдержал. Завертелась ветряная мельница. Ну, никак не могут обойтись без доказательств. А что тут доказывать. Кто создаёт жизнь на земле, тот и Бог. Свет, излучение от Солнца и звёзд. Что не так? Я не отбрасываю веру. Вера помогает, вера излечивает, но не Всевышний. Его просто нет. Человек склонен больше верить в то, что невидимое для него, а то, что видимо и рядышком он в расчёт почти не берёт.
- Вы хотите, извините, протолкнуть Вашу веру. Так это будет война душ.
- Я хочу, чтобы человека воспитывали в правильных знаниях и заповедях Нагорной проповеди, и чтобы у каждого человека было свободное, личное пространство, хозяином которого является только он, и никто другой. А то ходим толпами. В Христианстве нет личного свободного пространства, всё завязано на Боге. Вот мне и думается, что Христианство нужно подчистить, а не разрушать. Оно многие души в порядке держит.
Старик, не дожидаясь ответа, встал и пошёл в маленькую комнату. Вернувшись, он показал Виктору почерневшую икону, на которой просматривались только жгучие глаза, как языки пламени в печке.
- Эту икону мне оставили мать и отец. Когда она появилась в нашем роду, никто не знает. Родители говорили, что и дед, и прадед молились на неё. И я верю в неё.
- Выходит, что Вы верите в Бога.
- Ты не суживайся в мыслях. И не подменяй слова. Я говорю не о Боге, а об иконе. Это святая икона. Когда-то была струганной и рисованной доской, а, передаваясь из поколения в поколение, напиталась духом веры. Духом слова. Человеческий дух даже в железо может впитаться. Многие помнят русские мечи. Что? Такого не может быть? Так и есть. Икона помогает тому человеку, у которого тоже имеется святость в душе: вера, добро, надежда, любовь. Святость в душе человека и святость в иконе. Понимаешь? И Бог тут не причём.
- Слишком сложно Вы объясняете.
- А нужно объяснять попроще. Так? – Иван Максимович задумался. - Можно и попроще, коли ума не хватает понять это.. А пошёл ты на хрен, - отрезал старик. Звонкая оплеуха. И так удачно приложилась, что Виктор инстинктивно потёр щёку.
- Это не объяснение, - попытался отбиться он.
- У каждого своё объяснение. Нет такого слова, в которое всё вмещало бы, и которое приняли бы все.
Иван Максимович взял блюдце с чаем, и, картинно оттопырив левый мизинец, прихлебнул чайку.
- Дело не в простоте и сложности. Не укладывается это в мозги и душу мою, когда о Христианском Боге говорят, что он всемогущ. Сотворил мир с мириадами звёзд.- Старик встал и подошёл к окну. – Посмотри, сколько звёзд. Это какой же силищей нужно обладать, чтобы сотворить мириады звёзд? Бог сотворил человека по своему образу и подобию. Если по своему образу и подобию, то недалеко он ушёл от человека и его силы. Он карает, милует. Он делит людей на грешников и праведников. Это страшный Бог. Он лицеприятен. А подумай о Солнце. Оно нелицеприятно. Светит, что праведнику, что грешнику, и даёт тепло и грешнику, и праведнику не по мере, а сколько сможешь, столько и бери.
3.
На этом разговор и закончился. Утром Иван Максимович ушёл на бугры. Забравшись на самый высокий, который выделялся, как большой церковный колокол среди мелких – подзвонков, он, сбросив фуфайку и рубашку, оголился до пояса, а потом раскинул руки в стороны и застыл, глядя на выкатывавшееся Солнце.
- Так и простудиться можно, - сказал водитель, чинивший бензонасос, вытирая паклей замасленные руки.
Свежие комментарии