СУХОЙ АЙСБЕРГ
В то время, а это было в 1977 году, я служил в особом отделе дивизии. Располагалась она в городке Майсен (прежнее название Мейсен) в Восточной Германии. Городок мне очень нравился и нравится до сих пор за его узкие, чистые выложенные брусчаткой улочки, цветы на балконах домов и ночную тишину.
В субботу загустевшим вечером я направился в русское офицерское кафе, чтобы, как следует, оттянуться за прошедшие, взбаламученные дни. Была надежда, что шеф не выдернет завтра в отдел. Он заболел, воспалились свищи. Воскресных дней для него не существовало. Шеф нагонял сотрудников в отдел даже тогда, когда не было работы. Его душа не переносила пустые кабинеты, страдала и закипала, если не слышала шум пробегающих по коридору шагов, хлопанье дверей, стук печатающих механических машинок, раздирающих звуков телефонов.
Кафе находилось недалеко от забора, окружавшего воинскую часть. Войдя и осмотревшись, я выловил свободный столик в углу, заказал пиво. Через несколько минут за этот же столик уселась молодая немка, возрастом, примерно, лет двадцать пять, с худощавым лицом и большими, дымчатыми глазами.
В кафе было шумно. Душно и плотно накурено. Дым скапливался вверху под потолком, а внизу шатались сквозняки. Громыхала музыка. Трещал и выгибался пол. Дрожала пивная стойка, заманчиво звенели бокалы, люстры ходили ходуном, раздавались оглушительные аплодисменты и «летали» улыбки. Лихо и задорно отплясывали советские офицеры.
Горячо и яростно.
Кафе наполнялось каждый вечер под завязку русскими и немцами. Особенностью кафе являлось то, что оно кишело агентами КГБ и МГБ (Министерство Государственной Безопасности ГДР) и являлось неисчерпаемым источником для подбора кандидатов на вербовку в качестве агентов. КГБ заглатывало немцев на дружбе СССР и ГДР, шантажах, угрозах. МГБ исподтишка приглядывалось к русским и не упускало случая заарканить их на подножном корме: деньгами, проститутками, которые валом закатывались в кафе в расчёте на дармовое, русское гостеприимство. Неудобно было советскому офицеру отказать и не угостить немку или немца, когда они говорили: разрешите на минуточку присесть за Ваш столик. Минуточка превращалась в часы, а порой держалась до закрытия кафе. Распахивалась русская душа, не мелочилась, получая в ответ благодарные слова, среди которых самым притягательным было слово «Freundschaft» (Дружба).
Примечательными были разговоры офицеров. Говорили в основном о погоде, пиве... Но как говорили. Светские разговоры. Соблюдались приличия, заключавшиеся в том, что не стоило никогда высказываться и раскрепощаться в похвале, что немецкое пиво лучше русского. Что погода в Германии лучше благоприятствует укреплению здоровья, чем в СССР. Словом, остерегались сказать такое, что подало бы хоть малейший намёк на политическую неграмотность. Самой непатриотичной фразой считалась фраза о том, что немцы живут лучше русских. Побеждённые сытнее победителей. Это тотчас протекало по много петляющим «ручейкам», сливаясь в одну широкую «реку», и попадало к шефу особого отдела, который тотчас загружал сотрудников агентурной разработкой, а заканчивалась она либо изгнанием сказавшего в Союз, либо застоем или понижением в звании. Редко распеканием.
Великий Гоголь и не догадывался, что разговоры в городе N из «Мёртвые души», когда неприлично было в губернском обществе сказать: я вспотела, я плюнула, этот стакан грязный, а нужно было вывернуться словом: этот стакан нехорошо ведёт себя, когда вместо: я высморкалась говорили – я облегчила себя нос - не исчезли из обихода, а трансформировались. Во времена Гоголя слова (плюнула...) на губернских балах считались грубыми, не столичными. А в наше время подобные им глубоко не идейными.
Это не абсурд. Приоритет идеологии создаёт выкидыши похлеще.
Немка не обращала на меня внимания, а пристально рассматривала пляшущую толпу. Музыка замолкла. На короткое время наступила тишина. Потные партнёры отклеились и рассеялись по своим местам.
- Немцы хорошо танцуют. Даже лучше, чем советские офицеры, - бросила немка, обернувшись ко мне. – Ребекка. – Она протянула руку. Её ладонь была холодная, как лёд.
- Да, - небрежно бросил я и назвал своё имя. - Они танцуют лучше.
Ребекка улыбнулась, а у меня в груди, словно полыхнуло
«Чёрт возьми, - спохватился я, – Это же неверная идеологическая мысль».
- Это не совсем так. Вы ошибаетесь, - заторопился я. – Советские офицеры это широкая натура. Если расшевелить - не остановишь, пока не вытанцуется. А у вас всё чинно, сухощаво.
В груди опять вспыхнуло. Меня снова занесло на неправильную идеологическую мысль. Запутанный я не нашёл ничего лучшего кроме извинений.
- Не стоит извиняться, - раздалось в ответ, - Вы сказали всё правильно.
«Что правильно, - залихорадило меня.- Самое правильное это то, что все танцуют одинаково».
Открыв рот, я приготовился высказать мысль о равновесии, но не успел.
- Я часто хожу сюда, - промолвила Ребекка, - и думаю вот о чём. Надеюсь, что Вы тоже думаете об этом. У Вас задумчивое лицо.
- Оно у меня вечерами всегда такое, - буркнул я.
- Да. Вечера нагоняют мысли. – Она замолкала, а потом встряхнулась. – Я же хотела сказать Вам, что самое замечательное в жизни чувство прощения. Оглянитесь вокруг. И Вам станет понятна моя мысль. У многих присутствующих здесь немцев отцы погибли на войне с русскими. Моего отца тоже убили русские. Но посмотрите. Между нами и вами нет вражды. Словно, и войны не было. Может быть, это внешне?
- Я не думаю об этом. Меня послали сюда служить. Хожу в кафе, чтобы просто попить пива, потанцевать, - высушено ответил я.
Её дымчатые глаза внимательно осмотрели меня.
- Может, выпьете, - предложил я.
- Не пью. От пива остаётся неприятный запах. А я женщина.
Идеология мигом отлетела от меня, а Ребекка выставила локоть правой руки на стол и подпёрла подбородок.
- Мне в голову запала двуликая мысль. Вы её знаете. Казнить нельзя помиловать, - сказала она, убрала локоть со стола, встала и направилась к выходу.
Я вскочил, чтобы догнать Ребекку и спросить, в каком месте она поставила запятую: казнить нельзя миловать, но в этот момент я почувствовал сильную боль в боку. Открыв глаза, я понял, что во сне скатился с дивана и ударился о кресло..Я лежал на полу. Светился экран компьютера, в ушах гремела музыка, а перед глазами лихо отплясывали советские офицеры.
В верхах уже зародились мысли о вводе советских войск в Афганистан, но я об этом не знал. После окончания войны в Афганистане меня тоже стали одолевать сны, но это были уже другие сны...
Свежие комментарии