Крестник... ( из книги Александры Чернышевой "Хлебное поле")
В нашем засушливом краю, многодневные обильные дожди - явление редкое.
Но, когда это случается, река Кувай, на берегу которой стоит наша деревня, меняется до неузнаваемости. До этого тихие воды ее , превращались в бурный, мутный поток, который стремительно несся, размывая глинистые берега, закручивался воронками над омутами, выплескивался на пологий берег, затопляя тальники, с разгона налетал на сваи моста и тот дрожал, скрипел, готовый развалиться на части.
Вся деревенская детвора в такие дни высыпала на берег полюбоваться разливом, а больше для того, чтобы вылавливать из воды всякую всячину, которую в это время несла река.
Вот и этим утром, впервые после сильных дождей, проглянуло солнышко. Еще только оно чуть выглянуло из-за горы, как я с младшими сестрами побежала к реке. Уже от самых домов было видно, как она поднялась. На противоположном, пологом берегу из воды едва торчали верхушки прибрежного тальника. Со стороны деревни берег был высокий и к воде вел крутой спуск. Когда мы к нему подбежали, то с ужасом увидели, что внизу, у самой воды, на узкой полоске песка стоит четырехлетний Николка, сын наших соседей, а вода с гулом несется мимо него. Вот он переступил ножками и она его подхватила, понесла. От испуга меня, как парализовало, сердце захолонуло, но уже в следующее мгновение я кубарем скатилась с откоса и прыгнула в воду. Перед глазами мелькала белая рубашонка, вздутая пузырем, и вскинутая маленькая ручонка. Краем уха я услышала, как закричали мои сестры, но мне было не до них.
Я видела, что Николку закружило, завертело в воронке. Добралась я до него в считанные секунды. Выдернула из воды, и так держала на весу одной рукой, другой с трудом выгребала к берегу.
Когда я, совсем без сил, выбралась из воды, малыш не подавал никаких признаков жизни. Смутно припоминая школьные уроки по оказанию первой помощи утопленникам, я, как могла, стала делать ему искусственное дыхание.
И совсем было отчаялась привести его в чувство, как вдруг, у него изо рта хлынула вода. Он судорожно закашлялся, открыл глаза и заревел.
В этот момент я увидела рядом с нами тетю Нюсю, мать Николки. Оказывается, как я потом узнала, за ней бегали мои сестры.
Тетя Нюся упала на колени, схватила на руки своего ревущего малыша. Вся растрепанная, с безумными глазами, она крепко прижимала его к груди и, исступленно целуя, причитала:
- Сынок! Сыночек мой! Слава тебе, Господи, ты живой! Слава тебе, Господи!
От пережитого волнения я как будто оглохла. Ее слова доходили до меня, как сквозь вату. Руки, ноги дрожали, голова кружилась, все было как в тумане.
Тетя Нюся, плача и смеясь, уже обнимала меня и благодарила прерывающимся голосом:
- Спасибо тебе, Шура….Если б не ты…Спасибо…
- Да ладно, чего уж там – ответила я вяло – Хорошо, что все обошлось так.
Николка, удивительно быстро пришедший в себя, хватал мать за руки и ныл:
- Мам, хочу домой, мам, хочу домой.
Тетя Нюся подхватила его на руки и, что-то ласково приговаривая, понесла его домой.
После всего случившегося, нам расхотелось любоваться разлившейся рекой и мы, понуро, поплелись домой.
Весть о спасении Николки тут же облетела всю деревню. Столько было «Охов» и «Ахов». Все говорили, что, благодаря мне, он заново родился. А тетя Нюся, при каждом случае, твердила, что теперь он мой «крестник».
Шло время. Вскоре я уехала из дома на учебу, да так и не вернулась больше в деревню. Изредка только навещала родителей. Но, когда бы я не приезжала, при встрече с тетей Нюсей, обязательно интересовалась:
- Как тут мой «крестник» поживает?
- Ничего, растет, такой хулиган становится – отвечала она с улыбкой умиления.
Родители Николки умилялись его живостью, озорством, потакали ему во всем. Тетя Нюся, так та после того давнего памятного случая, пылинки с него сдувала, тряслась над ним, как над драгоценным сосудом, души в нем не чаяла.
Как-то в свой очередной приезд в деревню, я встретила тетю Нюсю и первое, о чем спросила:
- Как поживает мой крестник – заранее готова услышать хвалебные слова о нем. Но тетя Нюся, вдруг, заплакала. Я с удивлением уставилась на неё.
Утирая слезы концом головного платка, тетя Нюся в сердцах воскликнула:
- Ох, Шура! Лучше бы ты его тогда не спасала! Переплакала бы раз и уже забыла бы, чем я теперь плачу каждый день!
Она обреченно махнула рукой и, ничего больше не объясняя, быстро пошла прочь.
«Ну, дела! - подумала я – что бы это значило?»
Вечером в клубе я встретилась со своей подругой Катей, сестрой Николки, и стала обо всем ее выспрашивать.
- Что тут говорить – рассказывала Катя – разбаловали его, ни в чем отказа не знал. У отца с матерью он один был, как свет в окошке, все остальные дети были, как бы уже не в счет. Вот и вырос он таким хулиганом-оболтусом, думает, что ему все дозволено.
Оказывается, жалобы на него сыпались со всех сторон. В школе ему грозили исключением. Вся деревня стонала от его выходок. Но сладу с ним не было никакого. Я пыталась встретиться с ним и поговорить, как –никак мой «крестник», но он упорно избегал меня. Так я и уехала ни с чем.
Время от времени, через Катю, до меня доходили вести о его «подвигах» и я всегда при этом чувствовала какую-то вину за собой, хотя, если разобраться, в чем я была виновата? В том, что спасла его?
Наконец, как и мечтали все в деревне, Николку, ставшего уже Николаем, призвали в Армию. Служить ему довелось за границей. И там с ним произошла такая метаморфоза, что все мы диву давались.
Моя мать и Катя писали мне, что родители Николая часто получают благодарности от командования за воспитание сына. Было чему подивиться!
Тетя Нюся, писали мне, ходит по деревне с гордым видом и всем рассказывает, какой у нее хороший сын и как его ценят на службе.
Позже я узнала, что Николай после срочной службы, остался на сверхсрочную. Приезжал в отпуск, женился на деревенской девчонке и увез ее за границу, в свою часть. Родителям своим он сказал, что принял окончательное решение связать свою жизнь с Армией.
Довольно долго я его не видела. Наши отпуска, которые мы, по традиции , проводили у родителей, были в разное время.
Но однажды случилось так, что я и Николай приехали в деревню одновременно. По приезде, я первым делом побежала к Кате, там и встретилась с Николаем.
Все сидели за празднично накрытым столом. Тетя Нюся вся светилась от счастья. Увидев меня, принялась усаживать за стол.
- Посмотри, Шура, - говорила она сквозь слезы радости, - каков стал наш Николка.
И к сыну:
- Помнишь, сынок, как тебя Шура спасла?
А Николай – косая сажень в плечах – при погонах майора, вдруг засмущался, покраснел, глянул на меня из-под лобья и еле выговорил:
- Конечно, помню.
Никому и в голову не приходило вспоминать за столом его прежние «художества». Все это было благополучно забыто.
В конце концов Николай, преодолев свое смущение, стал рассказывать о своей армейской жизни, о детях, жене, которые не смогли в этот раз приехать с ним. После этой встречи нам редко выпадала возможность увидеться. Но всякий раз, когда мы встречались, он называл меня не иначе, как своей спасительницей и второй мамой, а я его «Крестником».
2006 г.
***
Степи Урала
Бескрайние степи Урала!
Мне вас не забыть никогда.
В каких бы краях не бывала,
Но к вам возвращаюсь всегда.
За речкою тучные нивы,
Деревня вдали чуть видна.
Под сенью раскидистой ивы
Сижу, как бывало, одна.
И тихое речки журчанье,
И шелест листвы надо мной,
В душе отзовутся печалью.
Я вижу себя молодой.
Иду – на плечах коромысло
И вёдра с хрустальной водой.
Уносятся в прошлое мысли,
Проходят года чередой.
Скитаюсь по свету немало –
За призрачным счастьем бегу
И вновь возвращаюсь к началу.
Зачем? – Объяснить не могу.
Быть может, просторы степные
Влекут колдовской красотой,
А может быть, ветры шальные
Зовут меня снова домой?
Свежие комментарии