КЛЮЧИ
1.
Сорок градусов в тени, но если вынырнуть из тени, то можно схлопотать и пятьдесят на макушку от солнечного удара, а поэтому, чтобы не закипятились мысли, я бросаю подвязку рослых помидорных кустов к колышкам, чтобы они не подломились от тяжести, и иду в баню. Можно и в дом, там кондиционер, но я не хочу мешать внучкам играть.
В комнате отдыха я сажусь на серый, пружинный топчан и смотрю через открытую дверь на солнце.
- Какая мощь, какая сила, - бормочу я, - когда небесное светило багровым жаром отдаёт. Остынь.
Бесполезно. Солнце мои слова не понимает. Оно, конечно, когда-то остынет и схлопнется, но я раньше.
Перед глазами марево, в котором я вижу только очертания деревьев. Жара валит, накаливает воздух, и я, чтобы охладить задыхающиеся лёгкие, открываю дверь в парную, где стоят объёмные кадки с холодной водой, вёдром поливаю пол, включаю вентилятор и понимаю, что бороться не имеет смысла. Меня даже охватывает лёгкий страх, когда проскальзывает мысль, что жара навсегда поселилась в станице. Глупая мысль от распалённого воображения.
Я ложусь на топчан. В голове почему-то начинают крутиться слова из «Библии», которую я часто читаю. Мне нравиться её язык. Библейские слова объёмные. Не то, что нынешняя словесная мелкота. Дословно залипшие в голове мысли я не помню. Что-то вроде этого: у Бога имеются ключи от ада, смерти, жизни...
- Мне бы сейчас от жары, - осипшим голосом тяну я.
- Дурень. Ключи от жары на речке.
Голос мне незнаком и откуда он раздался, я не знаю, но подсказка правильная. Я отслаиваюсь от топчана с третьего раза и думаю, с кем бы пойти на речку. От машины пышет жаром и ехать на ней всё равно, что на раскалённой сковороде...
*** *** ***
2.
Выйдя со двора, я направляюсь к Ивану Фёдоровичу. Пенсионеру, как и я, но одинокому. Он для меня и сосед, и друг, и охотник поболтать вечером за рюмкой, и порыбачить, а в свободное время и помощник поработать на огороде.
Во двор Ивана Фёдоровича я не захожу, потому что могу попасть под удар семидесяти килограммового тела и пасти кавказкой овчарки Рекса, который бегает по периметру забора.
- Фёдорович, - кричу я, выжимая остатки силы – Пошли на речку. Отсидимся в воде до вечера.
- Это можно, - раздаётся весёлый голос из гаража, где Иван Фёдорович раньше держал старенький «Запорожец». – Сейчас только цепь на бензопилу одену. Заходи. Я Рекса придержу.
- Нет, Фёдорович. Ты с пилой заканчивай, а я тут подожду. В прошлый раз ты придержал его. Слава Богу, что погреб у тебя был открыт, и я во время смог спрятаться в нём.
Иван Фёдорович выходит из гаража: мелкий, лысый мужичок. Пацан, если бы не лысина, паутина морщин и крупные жилистые руки, словно от верзилы мужика, которые не вяжутся с его малогабаритной фигурой.
- Как жизнь, работа, Фёдорович? – спрашиваю я.
Иван Фёдорович улыбается. На жизнь он никогда не жалуется и утверждает, что в станице можно хорошо зарабатывать, если есть желание. Сам он занимается сушняком. Получает разрешение от лесника на спилку сухих деревьев. Справляться с сушняком нелегко, Стволы деревьев, как камень. За день Иван Фёдорович, будто в соляной столб превращается, но всегда говорит, что это настоящая работа для настоящего мужика.
- Похлопал по груди, настроил сердце, поплевал на ладони, бензопилу в руки и под музыку: вжик, вжик, - рассказывает он, - пошёл деревянные скелеты валить, да корни долбить, где пилой возьму, а где топориком подрублю, а потом на чурки разделываю. Зашвырну их в тачку и как конь с телегой по дворам. Если бюджет позволяет, то машину найму. Кто на баньку купит, кто про запас. Раньше себя работником считал, и работа противной была. А когда понял, что я дело доброе делаю, санитарю лес, чищу, берегу, то и работа в охотку пошла.
- Санитар леса. Так, – спрашиваю я.
- Да. Лес мельчает. Жалко. Горит летом. Безлесьем станица обрастает. Воздух раньше ядрёный был, потому что живых деревьев было много, а сейчас сушняк одолевает, и дышим мы, как рыбы, выброшенные на берег.
- А конкуренция? Не вытесняют тебя?
- Да какая на хрен конкуренция. Мужик в основном стоптанный пошёл. Некоторые у Амира грузчиками работают, который держит почти все торговые точки в станице, другие где-то по вахтам мотаются, да разве обо всех скажешь, третьи в огородах застряли, и вылезти из него бояться. Сидят, как вороньи пугала в нём и матерят власть. Ждут и надеются, что она к ним с пилами, топорами, лопатами придёт. А ей не до мужика. Она, бедненькая, в своих пилах и топорах запуталась. А я не жду и не надеюсь. Сам. Могу за лето тысяч сто наварить, а то и больше. Как здоровье позволит.
- Деньги под подушку кладёшь?
- Часть откладываю. Как наберу достаточно, саженцев накуплю и посажу вокруг станицы.
- Утопист. Из Советской власти ещё не вылез.
- Вылез. И в свою власть вошёл. Во, – Иван Фёдорович показывает руки, и если на них попадает солнечный свет, то мне кажется, что в них одна кровь...
*** *** ***
3.
После моего приглашения на речку Иван Фёдорович закрывает дверь в дом, потом подходит к Рексу, мне кажется, что он гладит его по морде и приказывает стеречь дом.
До речки километра три по бурьянистой и местами выжженной степи, но мы дотягиваем и шлёпаемся под густой вербой на зелёную травку.
- Вода это жизнь, - говорит Иван Фёдорович.- Какой раньше речка была. Разливалась километра на два, степь поила До домов доставала, погреба затопляла, а сейчас речушка. Сморшится речка, и станица усохнет.- Он отводит глаза от меня. - Воды всё меньше и меньше остаётся. У каждого станичника огород, колонка с электрическим моторчиком. Поливают летом каждый день. Это же сколько воды люди из земли высасывают. Как пиявки кровь, - сокрушённо говорит он. - Водокачка раньше сильная стояла. Старик Хомич на ней работал, а когда умер никто из станичников не смог её запустить. Во какие знатоки пошли. Плюнули на неё. На металлолом стали растаскивать. Это же легче железяку утащить и продать, чем к делу пристроить. Я хотел было поправить водокачку, да многие мужики ополчились: ты нашу копейку не тронь. Сдавать, мол, не хрен будет. Я им: степь поить станем. Хозяйство поднимем. А они мне: по - новой нас в совхозные и колхозные хомуты загнать хочешь. Торговать надо учиться, как Амир, а не работать.
Назад мы возвращаемся, когда жара идёт на убыль, а со степи начинает навевать лёгкий прохладный ветерок.
4.
Возле дома Ивана Фёдоровича мы расстаёмся, он направляется во двор и вдруг начинает вертеться на месте и кричать.
- Мать твою! Куда же они делись?
- Кто?
- Ключи.
Он шарит по карманам, выворачивает их, внимательно осматривает, умоляюще смотрит на меня, я тоже обыскиваю свои карманы.
- На речке утерял, - огорчённо вздыхает Иван Фёдорович. – Иди за своей машиной. Поедем искать.
Я направляюсь за машиной, но в это время Рекс начинает лаять. Громоподобный голос, который разносится по всей станице.
- Стой, - радостно кричит мне Иван Фёдорович. – Вспомнил.
Он бегом направляется к Рексу, возится возле ошейника, поднимает правую руку вверх, и я вижу ключи.
- Ты что, - спрашиваю я, - ключи на ошейник Рексу повесил?
- Сейчас самый надёжный способ, - отвечает Иван Фёдорович. – Раньше двор открытым держал, а сейчас ключи отдаю только Рексу. С его шеи никто их не снимет. А если я забуду, так он напомнит мне. Начнёт так гавкать, что уши раздирает.
- Возьмёшь меня завтра на сушняк? – спрашиваю я.
- А почему бы и нет, - отвечает Иван Фёдорович. – Только шлёпки не одевай, а сапоги. В лесу змей много.
Возвратившись в баню, я сажусь на топчан и думаю, что таких, как Иван Фёдорович больше, чем тех, которые, зарывшись в себе, матерят власть, сидят и ждут, когда она придёт к ним с лопатами, топорами и пилами.
- Правильный мужик Иван Фёдорович, - говорю я и пытаюсь вспомнить слово из «Библии», которое больше всего подходило бы к нему. – Мужик с крепкой мышцей.
Мне по душе это слово. Я открываю дверь, чтобы побольше впустить прохлады и смотрю, как закатное солнце золотит верхушки деревьев.
.
Свежие комментарии