« რა გახსოვს?» - «Что помнишь?»
Мне было уже около тридцати, когда однажды вечером, сражаясь беспощадно в короткие нарды на спички, папа задал Павлику этот вопрос. Я не помню, чтобы до этого братья часто предавались воспоминаниям детства, да и от бабушки я довольно скупо узнавал подробности из прошлого нашей семьи.
Довольно во взрослом возрасте мне попались на глаза несколько пожелтевших открыток и фотографий, которые хранились у бабушки вместе с такими же пожелтевшими бумагами в таком же старом, потертом коричневом ридикюле, лежащем на самом дне большого нижнего ящика еще более старого, чем сумочка, гардероба.
Я знал, что этот гардероб, куда вмещалась вся наша одежда, белье и пр., был сделан моим прадедушкой, Георгием Петровичем, папой бабушки Дагмары («Даги»), который любил мастерить мебель, украшать ее разными узорами, инкрустациями. На этом шкафу его руками были вырезаны узоры на дверце и передней стенке выдвижного нижнего ящика, такого большого, что, будь он пустой, я мог бы свободно поместиться. Хотя с моими «габаритами», можно было бы его и не опустошать.
На всю ширину и высоту двери большого «одёжного» отделения гардероба было закреплено зеркало, на котором, несмотря на годы, переезды и всякие другие перипетии в трудной жизни семьи, не было ни пятнышка, ни царапинки! Дедушкиными руками был изготовлен и украшен книжный шкаф, где хранилось основное «богатство» семьи — книги.
(На фото видна ножка стола его работы)
Мне кажется, что я помню ореховый столик для визиток на гнутых ножках, на котором под стеклом на зеленом сукне прабабушкой были вышиты небрежно «разбросанные» карта бубнового валета, десятирублевая купюра, надорванный сбоку конверт и полуоткрытая коробка спичек. Можно было даже разобрать рисунок и надписи на коробке, марке, печати, вензель на купюре и пр.
Но что я точно помню, так это трехстворчатую ширму! На одной створке по шелку был вышит и украшен натуральными перьями большой павлин. На второй створке — страус-эму. А на третьей створке были цветок. Когда-то все изображения были покрыты стеклом, но какие стекла уцелели бы в доме, где папа вместе с друзьями делали стойки на банкетке у фортепиано и разломали ее! Потом эту ширму папа увезет в Туапсе и подарит семье хирурга, которого чтил своим учителем. Бабушка была этим расстороена, потому что и ширму вышивала и украшала ее мама, Екатерина Ивановна. Это была одна из нескольких сохранившихся ее работ.
Третья — это кукольная композиция, изображающая поэта Руставели, читающего своею поэму «Витязь в барсовой (правильный перевод — И.Х.) шкуре» царице Тамар и придворным. Мало того,что все фигурки были одеты в богатые национальные одежды, но и кинжальчики и мечи у охраны были из серебра, украшения царицы и придворных были из настоящих камней и мелкого жемчуга, даже свиток поэмы поэта был из шелка и можно было разобрать буквы. И опахало царицы было из павлиньего пера.
Вся эта композиция была закреплена на вышитом ее руками по канве фоне зала дворца. Только в правом верхнем углу картины остался участок с нанесенным рисунком сводов зала, который прабабушка не успела вышить. Материя была натянута на раму и помещена под толстое стекло позолоченной внешней рамы, и в виде картины, сколько я себя помнил, всегда висела на одном месте нашей комнаты.
До меня композиция дошла уже в разоренном виде. Папа с друзьями, играясь, растеряли оружие, свиток и украшения.
Пришлось Палико (родственники так звали Павлика; для меня он был Пако) заменить их разными подручными материалами.
Говорили, что как-то к нам приходили представители музея не то литературы, не то искусства и хотели приобрести картину, но бабушка им отказала. Сохранилась еще и большая скатерть с мережкой, тоже сделанной руками Екатерины Ивановны.
Вот какие увлечения были у Его Высокоблагородия Директора Банка портового г. Поти и его супруги, которым в начале прошлого века можно было вот так, на город, без адреса запросто послать из Железноводска открытку.
Даги было всего 18, а деду Пете - 25 лет, когда они поженились. Молодой врач, получивший образование в Москве, и его молодая жена поселились в собственном доме в городе Хашури, крупном железнодорожном узле. Там и родились мой папа, названный в честь прадеда Георгием, а потом и Павлик, которого назвали в честь другого прадедушки.
По специальности терапевт и педиатр, дед был, по сути, земским врачом, т.е. акушером, хирургом, терапевтом, педиатром, лечил жителей близлежащих районов, курортных центров - Боржоми и Сурами и пользовался заслуженным уважением и авторитетом.
Вот этот дом, двор, постройки, лошадей и людей, помогавших молодой женщине по хозяйству, (ведь слуг тогда уже не было), и вспоминали в тот туапсинский вечер мои папа и дядя. Говорят, что, когда папа был маленьким, от него не только домашние, но и соседи, или родственники, к которым ходил и в гости, прятали крышки от кастрюль и ведер, потому что, если они попадали в его руки, то уже нигде не было спасения от его громкого «Трумпа- цумпа!»
А родственников было много. Только у дедушки было еще восемь братьев и сестер, и они любили собираться с семьями в этом большом и гостеприимном доме.
Накануне Нового 1939 года, вернувшись с вызова, дедушка отпустил домой кучера и, готовясь к приезду гостей, стал сам рубить дрова впрок,чтобы их хватило и для кухни, и для обогрева. Наколов, он начал заносить дрова в дом, но, почувствовав головокружение, вынужден был прилечь на тахту, с которой ему уже не суждено было встать.
Так он и скончался в одночасье, а приехавших родственников и гостей встречала уже тридцатипятилетняя молодая вдова с двумя сыновьями - 14 и 10 лет - на руках, еще сама не до конца осознавшая случившееся.
Практически все друзья и родственники жили в Тбилиси и оставаться одной в Хашури ей не имело смысла.
Перебраться помог друг семьи Роберт Садагашвили,(см.фото),
подыскавший бабушке, после продажи хашурского дома, квартиру из двух больших комнат на Советской площади недалеко от них.
Первое время жили на оставшиеся деньги, или на то, что удавалось выручить, продавая какие-то вещи. Специальности у Даги не было, и Роберту удалось устроить ее тапером в кинотеатр «Амирани» на проспекте Плеханова, где она, играя на фортепиано, осуществляла музыкальное сопровождение немых фильмов, или играла в фойе во время перерывов между сеансами.
Для мальчиков это была возможность смотреть фильмы бесплатно, хотя они при этом помогали маме, переворачивая по ее сигналу ноты.
Потом началась война.
Дагмару удалось устроить на работу продавщицей в магазин «Пиво- Воды» на Земмеле — что давало право на продуктовую карточку служащей. Хотя это и было большой удачей, но, конечно, было недостаточно для подросших мальчиков.
А старший, Гоги, уже кончал школу. Он на слух, но хорошо играл на пианино, ходил в драмкружок, дружил с одноклассницей Женей, и, кажется, с серьезными намерениями. Девочка приятная, сирота, живет в доме напротив.
А пока — война. Гоги пойдет в армию. Женя ( все звали ее Доча) пойдет учиться на медсестру, устроится на работу и иногда они будут вместе навещать сына в Акбулахе, где будет расположена его часть.
Придется продать комнату с балконом, выходящим во двор, потому что протекла крыша и заливало мебель, стоявшую там.
Пришлось продать даже семейный большой ореховый буфет с огромной мраморной плитой. Его увезли и поставили во Дворце офицеров (бывшем Дворянском собрании).
Аркадий, друг Гоги, которого не взяли в армию, изготовит муляж женской ноги и Дагмара с Дочей, купив вязальную машину, научатся вязать чулки из ниток, которые доставали на суконной фабрике, придавать им «форму», просушивая на муляже, а потом обменивать их на продукты, для чего приходилось ехать в кахетинские города, или деревни.
И после войны жизнь у Дагмары не станет легче. Гоги, вернувшись из армии, поступит в мединститут. Молодые поженятся, родится внук ,(то есть я- И.Х.)
Павлик тоже еще учился.
Хорошо, что она научилась печатать на машинке - одно время работала делопроизводителем в республиканском Шахматном клубе, а потом - секретарем-машинисткой в нотариальной конторе. Меня часто не с кем было оставить, поэтому я перебывал на всех работах мамы и бабушки.
Я помню ощущение библиотечной тишины и спокойствия в шахматном клубе, столы с шахматными досками и фигурами, которыми я игрался, тикание шахматных часов и их щелчки при переключении после сделанного хода.
Я помню помещение нотариальной конторы на Кирочной и нотариуса, которую звали Бриллианта. И я помню, что где бы мы ни были, всегда отношение к нам было очень теплое.
К бабушке все обращались очень уважительно.
Однажды, она неудачно поскользнулась на остановке трамвая, правая стопа попала под колесо и ей отрезало четыре пальца. На счастье, это произошло недалеко от бывшего госпиталя, где тогда был институт травматологии и ортопедии, и большой палец удалось сохранить.
Вынужденно находясь дома и получая мизерную пенсию (за неимением достаточного общего трудового стажа), Даги начала брать работу на дом. Золовка Тамара приносила иногда ноты для размножения и я помогал их переписывать. Потом на работе подарили пишущую машинку «Москва», печатая на которой она подрабатывала.
С легкой руки моей мамы, которая тогда уже работала в клинике института терапии, появились «клиенты» - научные сотрудники, желающие опубликовать диссертацию, или статью. Но для печатания таких работ шрифт этой машинки не подходил, поэтому ее продали и купили немецкую «Оптиму», на которой потом бабушка напечатает и мою первую научную статью.
Пройдут годы и я с моей семьей поедем зимой в Борджоми. Нашему сыну Гоги было тогда лет пять и в тот период у него были частые приступы астмоидного бронхита.
Даже врагу не пожелаю тех переживаний, которые были у нас!
Мы надеялись, что чистый хвойный воздух будет ему полезен, но в первый же вечер у ребенка вновь появился кашель. Я, выписав микстуру, которая ему помогала на начальных этапах, бросился в аптеку, так как время было уже позднее.
Девушка, принявшая рецепт, на котором я надписал не Cito! (быстро!), а Citissimo! (изготовить немедленно!), отнесла его в другую комнату, откуда вернулась с пожилым сотрудником.
«Чей рецепт?» - «Мой рецепт» - «Кто выписал?» - «Я моему ребенку» - «Ты врач?» - «Врач. Вот моя печать» - «А имя Петр Иванович Ходжашвили что-нибудь тебе говорит?» - «Это мой дедушка, но он давно умер, еще до меня» - « А я его помню, мы вместе работали».
И это почти через сорок лет после смерти дедушки!
Наверное, я про эту неожиданную встречу и рассказал в тот вечер в Туапсе, когда, беспощадно сражаясь в короткие нарды на спички, папа задал брату вопрос:
«რა გახსოვს?» - «Что помнишь?»
29.08.2015 г.
Свежие комментарии