Разговор о честных бабах (быль)

       Константин Сергеевич: бывший военный, выскочивший на пенсию неделю назад, здоровяк, в народе о таких говорят «ломовик», сидя на веранде своей подмосковной  двухэтажной дачи с Виктором Матвеевичем: тоже бывший военный,  со статусом, как и его друг,  но не дотянувший до ломовика, распаковывал третью бутылку водки «Парламент».

       Погода подладилась свежая,  тёплая, светлая. С чистым небом, похожим на гигантское зеркало. Словом, после долгих, серых  дождей с сырым туманом  нахлынул славный, не запёкшийся от июльской жары денёк, что радовало друзей, лениво перекидывавшихся  воспоминаниями, которые  давно ушли за горизонт, но память вытаскивала их, а захмелевший язык  вносил в них то, что было и то, чего не было.

- Хорошо отдыхаем, - запуская довольную улыбку на лицо, бросил Константин Сергеевич, одновременно  загружая водку в двухсотграммовые, гранёные стаканы, отливающие солнечными бликами.

- Ещё бы, - небрежно раскинувшись и погрузившись с головой  в кожаном кресле с огромными подлокотниками, ответил Виктор Матвеевич, глядя на закатывающееся за густой сосновый лес сморщившееся в густой дымке  солнце. – С утра. Эх, мать твою, сбылась моя мечта.

- И, - затянул Константин Сергеевич. -  Что за мечта?

- Оторваться от погон и честь прими, честь отдай. Смирно, - заорал Виктор Матвеевич, вывинчиваясь, словно шуруп, с кресла

       Константин Сергеевич по привычке дёрнулся, но, спохватившись, тормознул и, плотнее загрузившись в своё оббитое леопардовой шкурой  кресло, недовольно бросил.

- Заглохни. Не перед Верховным стоишь.

       На веранду залетел лёгкий, «быстроногий» ветерок, завинтился в мелкий вихрь, а потом, рассыпавшись, пробежал по пространству и шмыгнул в сад, засаженный разномастными плодовыми деревьями и разбитый на множество мелких цветников.

- Слушай, - начал Виктор Матвеевич, выкладывая ноги в блестящих ботинках на стол. - Мы  с тобой уже все тосты перебрали. Давай выпьем за то, за что мы с тобой ни разу ещё не пили, за что-то, понимаешь, - он, сжав с хрустом   пальцы в кулаки, затряс ими, - за что – то святое,  радужное, яркое, божественное, чтобы оно вздыбило душу, рвануло по чувствам, чтобы в них цветы разрослись. - Он ещё долго вертелся в словах, спрессовывая их в речь, но речь разваливалась, так как Виктор Матвеевич не находил в ней ничего необыкновенного, язык всё больше затягивал его, пока Константин Сергеевич не наложил ладонь на его рот.

- Короче? – бросил он, трамбуя пальцами щёки Виктора Матвеевича.  –  Неделя прошла после выхода на пенсию, а ты уже на цветочки распустился.

- Ну, вот. – Виктор Матвеевич, вытащив лицо из ладони друга,  задумался. -  Тебя жена ни разу не подводила?

- В каком смысле? По хозяйству золотые руки. Дай её пустую кастрюлю и больше ничего, так она тебе такой украинский борщ запарит, что ночью будешь вставать и есть.

- Да причём здесь хозяйство, - сморщился Виктор Матвеевич. -  Это обычный смысл. Я имею ввиду тонкий, тончащий  смысл. Понимаешь? Тот, где ночная работа кипит, бурлит, в сердце вулкан Кракатау грохочет, голова ни хрена не соображает.  Где всё отлетает, остаётся один полёт. И ты летишь, летишь, взмываешь то вверх, то вниз, - водопадом забурлил он. - Знаешь, что моя жена после брачной ночи сказала мне?

- Не знаю, - отрезал Константин Сергеевич. – Я под твоей кроватью не прятался. И жучки не ставил.

- Она сказала, что,  как в Космосе побывала.  – Он с сожалением вздохнул. – Жаль, что с годами время таких космических полётов  всё укорачивается, а потом и на якорь становится. Так как у тебя с тонким смыслом? Подводила жена или нет?

- Она у меня порядочная. По полюсам  не бегала.

- У меня тоже. Вот я и предлагаю выпить за порядочных, нет, это слабовато. Нет нервной жилки, мысль душу не пробивает, вот нашёл,  - он от радости выметнулся из кресла, - за честных баб, –  торжественно закончил Виктор Матвеевич  

       Он, выставив указательный палец,  внимательно осмотрел его, словно хотел увидеть на его кончике честных баб.

- Расскажу – ка я тебе одну историю, - Константин Сергеевич  нагнулся к Виктору Матвеевичу, - про одну честную бабу.

- Что вы там шепчетесь, - раздался с кухни голос Светланы Михайловны: жены Константина Сергеевича.

- Мы, Свет, - набирая твёрдости в голосе, сказал Виктор Матвеевич, -  боевые, засекреченные  операции в Афганистане вспоминаем. Там такие операции были, что, мать твою, некоторых наших до сих пор в госпиталях оперируют.

- Да вы, когда в институте учились, операции со своими подружками похлеще афганских закатывали. Ваше мужское общежитие на Шаболовке чуть не колючей проволокой обносили, наряды милиции выставляли. До сих пор не пойму, как вы умудрились дипломы получить.

- Было дело, - довольно ответил Виктор Матвеевич. – Любовь. Против неё ни колючая проволока, ни полиция не устоит. Это, - он уцепился за слово, и хотел было развернуть его в воспоминания, но Светлана Михайловна, махнув рукой,  направилась к лестнице, ведущей на второй этаж в спальню.

   Когда шаги Светланы Михайловны затихли на втором этаже, Константин Сергеевич снова наклонился к другу.

- Встретил я, когда ещё учился в институте, женщину. Замужнюю. Честную. – Он немного помолчал, а потом завернул в другую сторону. -  Потом доскажу. Нужно вначале  прогуляться,  а то хмель вяжет голову. Захвати бутылку, а я стаканы.

   Спустившись с веранды, они оказались на широкой песчаной дорожке, прошли мимо небольшого пруда, бани и осели в ажурной беседке, с которой открывался вид на бескрайнее поле, как бы убегавшее от соснового, глухого леса куда-то вдаль.

-  Замужнюю. Честную, - повторил Константин Сергеевич..

- Это, как понимать, Костя? С мужем и любовником одновременно  и ещё  честная. Многовато. Такой груз не любая баба утащит. Тут нужно внести поправку. Такого не бывает. Не логично.  Она замужем. Значит с мужем в одном вертолётном или самолётном  полёте. С другим – пересаживается в другой вертолётный или самолётный  полёт. Выбор вертолёта или самолёта зависит от того, какая скорость по душе, какую дальность полёта желают, - строчил он, -  в каких финтах хотят время провести, вертолёт может вертеться на месте, а самолёт нет. Что получается? Диспетчер  один, а вертолётов или самолётов два.  Запутаться диспетчер может в своей честности, дать одно и то же время на посадку. Авария. Два транспорта  на одной посадочной полосе уместиться не смогут даже на аэродроме Франкфурт на Майне

- Ты меня Франкфуртом,  полётами, Космосом, самолётами, вертолётами, посадочными полосами  и диспетчером не закидывай, - рассвирепел Константин Сергеевич. – Я не лётчик, и ты не лётчик.

- Спокойно, Костя. Только спокойно. Я один годок учился в Чугуевском авиационном  училище. Выгнали не за честность, а за замужних. А говорю я тебе так, чтобы не уходить в глубины любви, а то напорюсь на её сексуальную основу. Знаешь, в чём различие между сексом и любовью? Не знаешь. Учёные говорят, что это одна из десяти загадок нашего века.

- А какие остальные девять?

- Территорию заблуждения и невероятно, но факт по телевизору смотри.  Скажу тебе по – нашему, но образно. Что такое атака ты знаешь. Так вот. Баба с мужем и любовником. Это атака с двух противоположных сторон на один окоп, -  забаламутил он. -  Палят с обеих концов. Винтовки одиночными бьют. Автоматы свинцовым ливнем полощут, пулемёты, как косой работают, гранаты осколками кромсают, реактивные снаряды шпарят, танки прут, десантура сверху, как горох,  сыплется. Какое сражение. Почише Бородино и космических войн. Боже мой, - он схватился за голову. – Бедный, несчастный  окоп. -  Виктор Матвеевич сбросил руки с головы. – Я образно нарисовал.  

- Да заткнись ты со своими образами, атаками и окопом.

- Ты что-то имеешь против военной мужской мощи? Ладно, - смягчился он. -   А по замужней с любовником  и честной без образности тут так. По логике честность должны выпасть. 

- У других, может быть, она  и выпадает. А у моей не выпала. Я сам виноват, - вздохнул он. -  Честности её учил. В первый раз после всего того, сам понимаешь, тонкого смысла,  словно чёрт меня за язык уцепил, сказал я ей.  Мы с тобой должны быть во всём честными  и всё честно рассказывать друг другу.

- Бессмысленное  начало, молодняком был, - снисходительно бросил Виктор Матвеевич. – А покрепче: дурак. Кто ж учит замужних баб, имеющих любовников, честности.

- Я вот учил, - отбился Константин Сергеевич. - Сказал я ей про честность, а после этого и пошло. Как только встречались мы с ней, она с ходу мне: Костя! Я должна тебе всё честно сказать. Мы так договаривались.  Не поверишь, что она говорила.

- Поверю или не поверю – это мы потом разберёмся. Докладывай.

      Константин Иванович напружился, лицо пошло желваками. Он попытался высказаться, но слова, словно зацепились и выскочили, когда Виктор Матвеевич грохнул его по спине.

- Она выдавала такие ягодки, вот одна из них,- медленно начал он, - Костя, говорю тебе честно: я спала сегодня со своим мужем.

-  Она что обалдела, - Виктор Матвеевич  даже заморгал. - Какая же тут, может быть, честность. Тут тайна должна быть.

- Я её  просил.  Не говори мне об этом. Лучше промолчи, скрой. Мне, как мужику, это неприятно слышать. А она в ответ: ну, ты же сам говорил, что мы должны всё честно рассказывать друг другу.

- Дура, да ещё завёрнутая, - отмахнулся Виктор Матвеевич. – Ты её любил?

- Да. Крепко.

- Она знала это и на ревность тебя брала, чтобы покрепче завязать. Разжечь, чтобы ты воображением не тухнул. Воображение ревнивого мужика так его вздрючивает, что он готов бабу в себя заглотнуть и не выпускать ни при каких обстоятельствах. Ревнивый мужик всегда с собой смерть для такой бабы носит. А твоя замужняя и честная была дурой, но  с дальним прицелом на будущие погоны.

- Да, нет. – Константин Сергеевич широко и светло улыбнулся. -  Это необыкновенная женщина. Со мной она становилась как бы отрешённой от окружающего. После наших встреч она спрашивала меня: Костя, я не помню с какого вокзала мне домой ехать и не хочу. Я отвечал ей: с Ленинградского и провожал почти до самого дома. Иногда мне казалось, скажи я ей: прыгни с моста или бросься под машину, она так и сделает. Не было у неё ничего рабского, подневольного, а какая-то сумасшедшая, безграничная  открытость, откровенность.  Уверяю тебя, что делала она это не специально.

- Ты её оправдываешь. Она прекрасно понимала, что ты догадываешься об этом и работала на упреждение и не хотела, чтобы ты ей первым когда-то сказал.

- Говорил я ей об этом, а она в ответ: ты просто не можешь по - иному думать и чувствовать. У нас треугольник. А в нём всё по - другому, чем в обычной жизни.

- Треугольники. Я геометрию со школы ненавидел, - бросил Виктор Матвеевич. – Треугольник - это же схватка троих, это, как боевая, разведывательная операция, - понёсся он. -  Она должна быть скрытой, закодированной. С грифом «Совершенно секретно», а не «Для служебного пользования». – Виктор Матвеевич ударил кулаком по столу. - Делают фильмы, пишут романы о треугольниках. Да разве это романы и фильмы? Инструкции «Для служебного пользования» - Он поднял стакан, а потом вернул его на стол. - А  чем всё закончилось у тебя? Ходу дал?

- Да. – Константин Сергеевич помолчал.- Сейчас она мне о своём муже не рассказывает.

- Не понял. – Виктор Матвеевич оторопело посмотрел на друга. - Ты что и до сих пор с ней встречаешься?

      Константин Сергеевич рассмеялся, слегка похлопал кулаком по лбу Виктора Матвеевича, поднял голову и кивнул в сторону второго этажа. 

      На этом разговор закончился, но друзья не уходили с беседки. Они смотрели на  вечерний закат, который, полыхая, словно огонь, разливался по небу, молодеющему от высекавшихся в далёкой темени звёзд.