КОЛДУНЫ

 

Подшивалова Н.К.

        Напротив бабушкина двора через дорогу жил дед Гузь. За ним, да и за бабкой тоже, закрепилась недобрая слава оборотней. Проявлялась эта ужасающая способность вечерами или ночью, когда люди больше верят своим чувствам, чем глазам.

Ещё не зная особенностей поведения высокого тощего старика, молодёжь выбрала место гульбища недалеко от Гузева дома, около электрического столба. Земля вокруг была утоптана, как асфальт, и ещё издали чернела большим неровным пятном. До поздней ночи здесь рвали меха гармошек, девки до упаду отплясывали гопака с уханьем и припевками, а не танцующие парни припирали девчат к столбу, они же, не особенно вырываясь, пронзительно визжали.

         И вдруг в лунном свете на толпу гулявших покатилось огромное колесо от телеги. Девчата кинулись врассыпную, а бравые хлопцы, вроде бы спасая своих ухажорок, тоже испарились. Колесо врезалось в столб, потом отскочив, закрутилось на месте и, свибрировав, мягко улеглось на утоптанном месте. Наблюдая из-за кустов, никто не посмел подойти и посмотреть, а тем более потрогать непонятно кем выпущенное ночное пугало. Установилась жуткая тишина, даже собаки перестали брехать.

      Рано утром те из девчат и хлопцев, в чьих семьях принято было поднимать подростков ни свет ни заря, чтобы подоить и выгнать в стадо коров, несмело подошли к столбу. Но злополучного колеса там не оказалось.

           И вы, дураки, думаете, что это было колесо? - поясняла ситуацию баба Писаренчиха. - Как бы не так! Это ж Фадей Гузь такую шутку устроил, он во что хочешь может превратиться.

         Весть о пугающем колесе (люди постарше тоже видели его не раз) разнеслась по всему хутору. Родители девчат и хлопцев такие истории рассказывали про Гузя, что волосы на голове поднимались.

        Несколько вечеров столб, опершись на подпору, скучал в покое и тишине. Лишь отвязанный на ночь кобелёк подбежит, задерёт заднюю ногу и обильно польёт почерневшее у основания деревянное сооружение, закрепив за собою отмеченную территорию.

        Но молодость и отвагу никакие страхи долго взаперти не удержат. Первую вылазку сделали бесстрашные хлопцы. Они зазывали девчат гармошками, пересвистом, кто-то даже забренькал на балалайке. И не удержались засидевшиеся дома невесты: улица заполнилась их весёлым смехом, затопали каблучками сёстры Репкины, раскудахкалась в своих нескромных частушках бойкая Настя Панкратова:

Зять на тёще капусту садил,

Молоду жену за косу водил. 

Ну-ка, тпру-ка, молодая жена,

Отчего же ты не телишься,

На кого же ты надеешься ?

      В самый разгар гулянья луна на безоблачном небе вдруг исчезла в клубах неизвестно откуда взявшейся чёрной тучи, и по дороге покатилась бочка; когда она поравнялась со столбом, из неё с криком вырвался гусь. Растопырив крылья, он, подпрыгивая, нёсся прямо на людей, испуганно гогоча и высоко подняв зузулястую голову. Невидимый Соловей-разбойник так дунул на остолбеневших гуляк, что они рассыпались кто куда, бравые же хлопцы, стараясь спасти визжащих от страха девчат, оказались далеко впереди них, думая, наверное, в самый опасный момент подать им руку помощи.

•      Что Гузь, что гусь — это ж одно и то же, как вы этого не поймёте, - по-умному рассуждала тётка Домна, мать двух взрослых приёмных детей. - Меньше шастайте по ночам, оно лучше будет.

        Со временем гулянки стали устраивать на разных концах хутора одновременно, подальше от зловещего Гузя. Пошли слухи, что Гузь, он же гусь, из-за дальнего расстояния от жизнерадостного люда потерял свою силу и стал чахнуть. Говорили ещё, что, не творя зла, колдуны долго жить не могут. Всякая пакость — это их пища. А когда пришла за ним смерть с косою на плече, он никак не мог умереть, ибо дух из оборотня может выйти только столбом вверх. И потому родычам его пришлось пробить дыру в потолке над изголовьем, а затем и в жестяной крыше.

         На похороны сошлись только старушки да хромые деды, им уже нечего было терять. Положили колдуна не в гроб, а в длиннющую колоду, которую он сам себе выдолбил и держал много лет на чердаке. Остроглазая бабка Чухлебка заметила около сарая колесо от брички с несколькими выпавшими спицами, точь-в-точь как выпущенное ночью на гульбище. Из старой железной бочки баба Гузыха доставала опилки, чтобы сделать подушку для покойника. На что только не способен человек, в котором сидит нечисть, надо же, оставил на этом свете то, во что превращался для устрашения божьих людей! По двору ходило несколько гусей с кокардами на носу, такие были только у Гузя, и вот подишь ты, сколько у них ни брали яиц, чтобы завести крупную породу, ни один гусёнок не вылупился, яйца все до одного оказывались бовтнями.

Автор неизвестен

        Одна любопытная Варвара под предлогом помощи проникла в комнату, где умирал колдун. И: о свят! Свят! По всему потолку остались пятна от замазанных дыр! Видно, двигали кровать болящего по всей хате, искали подходящее место для выхода грешной души!

         На поминках на стол, кроме поминальной кутьи, выставили тарелки с варёной гусятиной. К ней никто из старушек не притронулся: один Бог знает, как оно может повлиять на православного человека. Деды, правда, проглотив по несколько стаканов самогону, закусывали этим самым мясом. Да им что? Такое количество выпитого зелья переборет и смолу, в которой кипят грешники!

        Бабка Устя Гузыха тоже, поговаривали, обладала способностями напустить страху на человека, но она, правду сказать, не давала воли своим злым помыслам, а вот извлечь из всего пользу для себя умела. Возьмём тех же гусей. Они плодились у неё и росли без всяких потерь: ни болезни, ни крысы, ни лисы их не брали. А чего стоил огород! Он был у неё, восьмидесятилетней старухи, чист, как яичко. Бурьян попросту не рос на земле, где оставят след бабкины башмаки. А топталась она на грядках чуть ли не каждый день. И это ещё не всё! Прошлый год был неурожайный на лук, а она его тачками таскала во двор.

         Устя дожила до ста с лишним лет. Внучку свою Марию, с которой жила, так приворожила, что та даже не попыталась сдать её в стардом или другое какое место. Когда ей уже приближалось к сотне лет, уселась, барыня, на топчан около печки и сидит сидьма целыми днями; сунет ноги в духовку — и никакая хворь не берёт её, так оно и до двух сотен можно досидеть. Вот только на глухонемую правнучку сила Гузыхи не распространялась, видно, не могла она пробить её никакими там заговорами, потому как дитя глухое, как пень. Бывало, затопит Мария печь и приставит шестилетнюю дочь присматривать за огнём, чтоб не выпал. А она вытащит горящий корешок от подсолнуха и водит, как большой свечкой, у бабки под носом. Та закрывает лицо прозрачными ручонками, кричит истошно. «А, старая кукла, ты ещё мне кулак показываешь», - думает маленькая воительница, и давай воспитывать непослушную бабку дымящей палкой — по рукам, по рукам! От шершавого ствола на бабкиных руках с тонюсенькой кожицей сразу схватываются сине-бурые полосы.

- Караул! Люди добрые! Помогите!

        На крик прибегает Мария, тащит за шиворот неразумное жестокое дитя и сама плачет.

       На бабкино столетие Мария пригласила соседей — не каждый столько лет проживёт в полном уме и относительном здравии. Именинницу Муха — муж Марии — взял на руки, как пушинку, и посадил за общий стол. Чистенькая старушка с ясными глазами и отчётливым выговором. От стопки водки не отказалась, а выпив, стала подпевать ровным высоким первым голосом. Спрячь её за стенку — ни за что не догадаешься, что поёт столетняя старуха.

         Вскоре Муха перевёз семью на другое место жительства, на Прикубанский, хутор в сорока километрах от нашего. Всем нам интересно было узнать, жива ли Устя Гузыха. Умерла она одиннадцать лет спустя после своего юбилея.

 

Куликов И.С.

         Февраль, 2013 г.