ЗОНТЫ

                                                                                            «Все люди равны — то есть все, у кого есть зонты».
                                                                                                                Эдвард М. Форстер.

1.

      Стоя на балконе и глядя на затянувшееся чернотой небо, заполнявшееся водой, чтобы потом сорваться бушующим  водопадом, он  вспомнил о бывшем генерале, который после одного случая стал  яростно  ненавидеть зонты, какого окраса и какие красивые  они не были бы. Генерал был так решительно настроен, что ему было даже наплевать на патриотизм.  Отечественные зонты он презирал больше, чем  зонты Madein...  Он отказался от зонтов в полной мере. Вместо фуражки с кокардой, которая украшала его крупную голову, откликавшуюся только на слово «Генерал», даже если это слово целилось в другого генерала, он после случившегося  стал носить простую шерстяную кепку мышиного цвета с длинным пластмассовым козырьком.

   Вначале он никак не мог привыкнуть к кепке. Взяв её в руки, он долго и тщательно рассматривал её, чуть ли не пробуя на вкус, а  нет ли какого-то подвоха, не мистика ли это? Куда делась ослепительная фуражка? И откуда появилась это мышиная  кепка?  Вспомнив, он натягивал кепку, мучительно думая, как же так? Из-за каких-то паршивых капель его жизнь свернулась так, что произошло его превращение в кепочного обывателя. Такое поведение и скребущие мысли затягивали его, он даже сбивался со здравого смысла и разносил природу, которая выдумала такую штуку, как дождь. Перепадало и дождю. Он обкладывал его армейским жаргоном со всех сторон. Надо же. Всё было так сухо, жарко. Даже прилично. Откуда тогда сорвался этот проклятый дождь. Кто его звал? Допускал генерал слова и покрепче, какого хрена припёрся? Не мог отсидеться в тучках? Катался бы с ней. С землёй полюбовничать захотелось? Она что тебе баба?  Бывший генерал мыслил неправильно, но логически, нанизывая на нить рассуждения последовательно, один за другим все пороги, о которые ему пришлось споткнуться, а потом накатом сразу пополнить ряды армейских пенсионеров.

   Выше сказанное о генерале кому-то покажется выдуманным и неправдоподобным, потому что его причиной оказалась неспособность генерала правильно обращаться с зонтом, умело и ловко  держать и носить его. Конечно, были и другие причины, но докопаться до всех причин невозможно, поскольку поиск их - это движение в бесконечность. Сколько человек не отмеряет шагов в жизни, а расстояние до бесконечности не уменьшается.

 

2.

   За окном бурно заполоскал сплошной поток  дождя. Ливень был настолько плотным, что не проглядывались даже тучи, и ему казалось, что вода хлещет из чёрной дыры, которая напоминала ему огромную трубу космической водокачки, заливающей раскалённое солнце, полыхавшее, словно необъёмный пожар, готовый выжечь землю. Деревья пригибались чуть ли не до земли от сильного и порывистого, упругого ветра, который разрывал мелкую сеть дождя, когда ливень малость утомлялся. Некоторые тонкоствольные деревья даже подламывались и, распарывая ливневые потоки, выворачивались с корнями, похожими на диковинные щупальца. Едва подгулявший молодняк пытался ухватиться за более повзрослевшие деревья, но всё трещало, крутилось. Ливневые потоки отсекали жёлтые головки одуванчиков, цветы шиповника, которыми была засеяна узкая полоска земли возле домов. С веток срывались листья и, завиваясь в стремительном хороводе, буквально пластались на окнах Окружающее, будто застилалось серой непроницаемой стеной, оставляя одни очертания.

   Ливень набирал силу и хлестал всё сильнее. Увесистые капли дождя, влетая через открытое окно на балконе, разлетались брызгами и яростно  набрасывались на  его лицо, застёгнутое в безразличие, которое  накатывалось на его, когда он думал о том, что окружающему  миру нет никакого дела до его мыслей и переживаний. Что он вписан ещё до своего рождения в судьбу, проживавшую, как говорила его прабабушка, вместе с другими судьбами в божьем пространстве. Они только и ждали момента, чтобы сорваться с обжитого и поместиться в  душу. А потом с душой в рождающуюся человеческую плоть. В детстве он этому верил, но когда поступил в институт и потёрся в афганских окопах, перестал верить, но не всем словам прародительницы. Существование судьбы он признавал и  думал, что, как бы он не старался, он не сможет выкарабкаться из своей судьбы и перейти в ту, в которую ему хотелось. Он определён был быть всего лишь живой, говорящей, мыслящей и чувствующей  частицей этого мира, носиться среди бесчисленного множества других. Иметь свой вычерченный, но неизвестный ему  путь и свой конечный также скрытый от него отрезок времени жизни, с окончанием которого он уйдёт в неразгаданную до сих пор тайну.  

   Ему было душно, но не, сколько в своей жизни с вросшими одними и теми же словами, мыслями, чувствами, которые раздражали его своей  привычностью, сколько в жизни, которой накрыли его сын и дочь. А такого зонта, под которым можно было бы укрыться от житейских неурядиц, нет. Да и прятаться, как он считал, было бы не по совести.

   Окончательную точку он всё-таки не ставил. Противилась душа безразличию. Вспыхивала злостью против сына и дочки. Палила мозги, разбрасывала противоречивые чувства, разваливала его пополам. Легко цельным, в которых не крошатся мысли, не разбиваются  на осколки. Боль со временем  затихала, стягивала осколки разбившихся мыслей. А подгонять осколки друг к другу всё равно, что разбивать. Голова переполнялась горечью, через край перехлёстывалась, а  вышибить её он не мог, когда он представлял их болезненные лица.

   А, может быть, он ошибается в своих мыслях? Ведь он не в состоянии знать всё. Ведь он всего лишь крохотный кусочек вселенского зеркала, в котором не  может отражаться вся Вселенная. Возможно, что болезнь сына и дочери всего лишь временное тяжёлое испытание для него, но не высшей воли, он не признавал её, а его собственной души. В состоянии ли он любить, сострадать, не опускать руки, помогать тем, от которых многие отвернулись, и он в первоначальное время тоже? Испытание, которое он должен вынести, и если вынесет, то, может быть,  блеснёт, засверкает  перед ним, его сыном и дочкой мир живых красок и цветов. Да, ведь нет худа без добра. Их болезненная жизнь заставила его, человека эгоистичного, занятого только собой, погруженного только в собственное «Я», в котором не было места другим, с болью и любовью взглянуть на тех, которых отвергают, проклинают, считают прокажёнными. Он не проповедовал сам себе, а просто делал и думал, что помочь им он может не скандалами, угрозами, запугиванием, которые только озлобляли и добивали их, а пониманием и любовью. Это были не всхлипы его души. Не пустые слова, брошенные ради блеска и желания, чтобы посочувствовали. Это были его выношенное и пережитое, которые он подчерпнул, когда не раз попадал в больницы, но внимание на них он обратил только сейчас.  «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, то, как зверь она завоет, то заплачет, как дитя...». Какое точное и меткое определение жизни. По крайней мере, как рассуждал он,  его жизни.

    А ливень нарастал. Казалось, он готов был разрушить балкон, чтобы ворваться к нему. А как свежо от ливня в голове! Как живо в душе! Как легко дышится! Какая прохлада! Как охлаждаются спёкшиеся от солнца глаза. Вокруг всё бурлит. Мечется, налетает друг на друга. Кромсает. Вихрится. Бьётся. Нет покоя. У него было ощущение, что природа, словно взбунтовалась, взорвалась, наслушавшись высохших и потрескавшихся  от палящей жары голосов. Появилась, вырвалась на волю новая  жизнь: молодая, здоровая, волевая, сильная, которая перетекла и в  него.

   Зачем зонт? Он выходит на улицу. Дождь обрушивается на него, а ветер пытается свалить с ног. Он налетает со всех сторон, чтобы закружить его, словно юлу. Его захватывает мальчишеский  задор. Ах так! Кто кого?  В душе злость и  восторг. Не одолеешь, не свалишь. Не развалишь.

   Мимо «мчались» разноцветные зонты, обгоняя друг друга. Они смешивались, наползали друг на друга, толкались, «выплясывали» под шум ливня и раскаты грома, что напоминало ему бал карнавальных масок. Он видел, как  из под мокрых зонтов на него смотрели с различными выражениями в глазах, начиная с жалости и заканчивая насмешливым высокомерием. Захлюпанный проезжающими машинами, выбивавшие  воду такими фонтанами, которые обдавали его с головы до ног, с  мокрым прилипшим волосом, не глядя, шагающим по лужам. Он был человеком без зонта. Не человеком из сухой толпы.

   Иногда ливень прекращался,  вырывалось солнце, ударяя искристыми лучами, которые нагоняли тепло и свет. Задохнувшаяся от ливня земля, начинала дышать. Поднимался лёгкий пар. Зонты тотчас схлопывались, рождались посвежевшие разговоры, с которых часто слетали прямо ему в уши уличные слова. Прохожие не стеснялись его, потому что, видя его замокшим, они верили, что он  из захлюпанного, слякотного мира, в котором постоянно идут дожди. Где нет солнца, где не могут изобретать зонты, а поэтому люди того мира вынуждены жить в сырости и мокроте, постоянно дрожать, пропитываться холодом и думать только о том, что сделать, чтобы не замёрзнуть и согреться. Это был для них мир, в который они боялись попасть, так как в нём застывала кровь, превращалась в острые ледышки, которые обрезали сердце, а в душу вселялась вечная мерзлота.

   Порой лица прохожих веселели и улыбались после крепко закрученного слова в его адрес, но он не раздражался, а отвечал им в ответ светлой  улыбкой, но капли, стекавшие по лицу, закрывали улыбку, и прохожим казалось, что он плакал от счастья, попав в их мир.  Некоторые  с сочувствием и как бы с пониманием качали головами, но никто не останавливался, не разговаривал с ним, так как все спешили домой, опасаясь очередной атаки ливня. Ему  в душу опять заползло безразличие, выбив задор. Он собрался вернуться  на балкон, чтобы снова созерцать одну и туже повторяющуюся каждый день картину, да ещё дополненную сегодняшним буреломом, но безразличие  мигом выветрилось, когда вновь обрушился ливень. Непостоянство погоды всё равно, что времена года, сменяющие друг друга, но весну рукой не удержишь, осень в ладошку не зажмёшь...

   Он всматривается в ливень и словно в зеркале видит какие-то лица. Как много собрано их. Кто их собрал? Откуда они? Ему приходиться напрягать внимание, чтобы разобраться, что это за лица. Вначале в ливне прорезается  мелковатый пацан, который, будто угорелый босиком мотается под дождём по лужам и орёт во всю глотку: «Дождик, дождик припусти, чтобы с вишней пироги, испекла мне мама, съём всё до отвала... ».  Вокруг пацана бегает такая же ребятня и также орёт о вишнёвых пирогах. Ему кажется, что кроме пирогов им ничего более и не нужно.

   Пацан тонет в нарастающем ливне. Остаётся только запах вишнёвых пирогов. После него появляется молодой парень, лихорадочно прячущийся под мелким, словно через сито просеянным дождём, под зонтом. Он хочет заговорить с ним, но понимает, что через ливень ему не пробиться к нему. Лиц становилось всё больше. Они мелькали, как в  скоростном фильме. Он бы досмотрел его до конца, но его замешивает толпа и  отрывает  рассерженный голос жены: куда ты без зонта! И поехала, полетела семейная тарахтелка. Вот люди. Никак не могут сойтись в едином мнении. Каждый налегает на своё.  Одни жалеют, другие ругают. Как будто сами всю жизнь только то и делали, что ходили под зонтами и требуют этого от других. Что за привычка. Хотят, чтобы он поступал так же, как они. И если ливень, то обязательно раскручивай зонтик над головой. А если у него нет зонта? Ему что свой  за здорово живёшь отдадут. Или если он не хочет ходить под зонтом, будут силой затаскивать.

   Он знал некоторых запасливых, которые даже в палящую погоду брали с собой зонты, а на его вопрос: зачем? – отвечали, чтобы спрятаться в случае чего от непогоды, и они  действительно  научились прятаться.

3.

   Вообще, зонты нужно не только иметь, как думает он, но ещё  уметь их  правильно носить и ловко держать над головой. При том не забывать, над какой головой держишь зонт. Над своей головой каждый может держать, какой угодно  и как угодно, но имеется этикет зонтов, несоблюдение которого и сплело для одного генерала  жизнь с шерстяной кепкой мышиного цвета, о котором он вспомнил, стоя на балконе

   Этот произошло после одного случая. На простой взгляд ничего особенного, но кроме простых взглядов имеются ещё и государственные. Когда он работал  в Германии, в дивизию, которая располагалась в г. Дрездене (бывшая ГДР), приехал один член Политбюро N. И, когда он входил в здание, где располагался штаб дивизии, в сопровождении звёздной свиты несколько каплей дождя, упав с крыши, проскользнули по зонту, который нёс генерал, прикрывая члена Политбюро от осеней непогоды. А капли, как тотчас зашептали  некоторые очень зоркие  приближённые, умевшие правильно носить и держать зонты, могли быть ведь и отравленными и попасть не на зонт, а туда, на высокого гостя, которому надо же было это услышать.

   Слух настолько подорвал политические взгляды именитого гостя, которые он решил высказать командованию дивизии, и так пошатнул его постаревшие нервы, что он со ступенек штаба дивизии тотчас оказался в специально палате армейского госпиталя с огромным окном, из которого открывался обширный вид на Дрезденскую картинную галерею. Но и она оказалась бессильной против разбушевавшихся нервов, которые  не оставляли  высокого гостя в покое, и он приказал переместить его в другой госпиталь с видом на танкодром.

   Тщательное обследование капель на зонте показало, что это были обыкновенные дождевые капли осени, но страх, заливший его голову беспросветной мутью, оказался по чину высокого гостя.  Какой был накал, такой распекаловки, разгона и распила звёздочек и звёзд на погонах он больше не видел и не слышал, но всё разрешилось мирно и по-армейски. Обмокревший член Политбюро уволил сухого генерала за беспринципное и халатное отношение к зонту и за капли, просочившиеся через продырявленный козырёк  крышы.  

   А закончу я это небольшое повествование мыслью немецкого философа Георга Вильгельма Фридриха Гегеля «В одной капле воды отражается вся Вселенная».