Дети и война...

Детский ботинок 

 

Занесенный в графу 
С аккуратностью чисто немецкой, 
Он на складе лежал 
Среди обуви взрослой и детской. 
Его номер по книге: 
"Три тысячи двести девятый". 
"Обувь детская. Ношена. 
Правый ботинок. С заплатой..." 
Кто чинил его? Где? 
В Мелитополе? В Кракове? В Вене? 
Кто носил его? Владек?

 
Или русская девочка Женя?.. 
Как попал он сюда, в этот склад, 
В этот список проклятый, 
Под порядковый номер 
"Три тысячи двести девятый"? 
Неужели другой не нашлось 
В целом мире дороги, 
Кроме той, по которой 
Пришли эти детские ноги 
В это страшное место, 
Где вешали, жгли и пытали, 
А потом хладнокровно 
Одежду убитых считали? 
Здесь на всех языках 
О спасенье пытались молиться: 
Чехи, греки, евреи, 
Французы, австрийцы, бельгийцы. 
Здесь впитала земля 
Запах тлена и пролитой крови 
Сотен тысяч людей 
Разных наций и разных сословий... 
Час расплаты пришел! 
Палачей и убийц – на колени! 
Суд народов идет 
По кровавым следам преступлений. 
Среди сотен улик – 
Этот детский ботинок с заплатой. 
Снятый Гитлером с жертвы 
Три тысячи двести девятой.
(С. Михалков)

 

"Не" и "Ни" 

 

Мне рассказывал смоленский
Паренек:
– В нашей школе деревенской
Шел урок.

Проходили мы частицы
"Не" и "ни".
А в селе стояли фрицы
В эти дни.

Обобрали наши школы
И дома.
Наша школа стала голой,
Как тюрьма.

Из ворот избы соседской
Угловой
К нам в окно глядел немецкий
Часовой.

И сказал учитель: "Фразу
Дайте мне,
Чтобы в ней встречались сразу
"Ни" и "не"."

Мы взглянули на солдата
У ворот
И сказали: "От расплаты
НИ один фашист проклятый
НЕ уйдет!" 
(С. Маршак)

 

 

Майор привез мальчишку на лафете... 

Майор привез мальчишку на лафете.

Погибла мать. Сын не простился с ней.

За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.

Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.

Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.

Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой...

Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.

Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.

За все, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
(К. Симонов)

 

В блокадных днях мы так и не узнали… 

В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?
Нам в сорок третьем
Выдали медали,
И только в сорок пятом —
Паспорта.
И в этом нет беды…
Но взрослым людям,
Уже прожившим многие года,
Вдруг страшно оттого,
Что мы не будем
Ни старше, ни взрослее,
Чем тогда…

 

(Ю. Воронов)