Геннадий Добров

   Всем знакомо, что слово агрессивный человек - напористый, склонный к посягательству на человека, имущество другого и так далее. Я тоже так думал, но Иван Тимофеевич Сорока  - мужчина крутого характера, здоровяк, наполненный пенсионной силой, на шутку не промах внёс в него свой смысл.

   Вообще, русский человек большой любитель и заядлый охотник при любых переменах вносить в слова новый смысл. Это вызвано не, сколько потребностями перемен, сколько его мечтательным, я бы даже сказал: романтическим   характером. Ему нужно постоянно двигаться, крутиться, раздвигаться, кого-то догонять, перегонять, за кем-то бежать. Шагом ему никак нельзя, а то за что-то зацепиться  и приклеится, а потом

 и не отлипнет, а если отлипнет, то вместе с тем местом, на котором стоял.  За это на него обижаются,  он обиду в душу не берёт, а руки в сторону раскинет и скажет: ну, уж так получилось, братцы!

    Как потом русскому человеку новый смысл обходится, это уже другое дело, а вначале хорошо. Помните, как во ВРЕМЕНА БОЛЬШИХ ПЕРЕМЕН, которые потом стали маленькими. Всё пришлось опять переписывать, перекрашивать, переиначивать, переосмысливать, переворачивать, словом хлопот немало напустили, да таких, что и сами в них до сих пор не разберутся, но так уж историей предусмотрено, что день вчерашний не  возвратишь, а день сегодняшний из руки не выскребешь. Однако, мы ушли малость в сторону и  упустили Ивана Тимофеевича.

   Случай, о котором мы расскажем,  произошёл с Иваном Тимофеичем   в то время, об основном времени мы скажем в конце, а сейчас просто отметим, что это было побочное время, когда вся его пенсия ухнула в дворовое хозяйство. До очередной пенсии оставались ещё больше половины месяца и хорошие аппетиты, которые, как Иван Тимофеевич не пытался  умалить философскими дневными и ночными размышлениями и убаюкиваниями: «Бог даст день, Бог даст и пищу»,  только шли в рост. По правде сказать, так Ивана Тимофеевича не аппетиты и малорослость  пенсии волновали и не зависть, что некоторым гроши, как манная небесная сыпалась, а то, что всё время никак ему не давали наполнить  свою горсть удачливой  жизнью. Всё щипками обкладывали,  да щелчками сбивали. Взглядом скользнёшь, в его глазах старческая беднота, а поглубже, если удастся заглянуть, то дна пережитого не достанешь. Да всё крепкое и не разрушенное. Маску старости он только дома носил, когда в мелком хозяйстве ковырялся, а когда на люд выходил, то другую одевал, так что суеверные посельчане его колдуном считали.

   Пошарил Иван Тимофеевич по полкам, карманам, загашникам, словом, по всем местам, где могла быть завалявшаяся, затёртая копейка, но не то, что завалявшейся копейки нигде не оказалось, даже её отпечатка не нашлось. Как в воду канула. Иван Тимофеевич достал бы её и с воды, если бы она там была, но он знал, что её и там нет, а жить-то нужно. В таких случаях первейшее дело это осмотреться по соседям, выбрать самого ближайшего и самого правильного, чтобы не ошибиться, потому что соседи крутые пошли, на деньгах завинтились и отвертеть их в обратную сторону – дело почти неподъёмное.  Иван Тимофеевич осмотрелся и не просто осмотрелся, а проанализировал, в какой угол и к кому податься и уловил, что самый ближайший и самый правильный сосед кум Николай.

   Вышел он во двор, а мороз лицо припекает, щёки прижигает, даже язык мёрзнет. Солнце в снежном небе запуталось и никак оттуда выкарабкаться не может. А подтолкнуть его к земле поближе никто не может. Природа на снег не поскупилась, натаскала сугробы по пояс. Инеем деревья украсила. Окна расписала. Свежим воздухом наполнила. Словом, как бы специально припарадилась для Ивана Тимофеевича, чтобы он на неё посмотрел. А ему не до парадов.

   Направился он к соседу Николаю. Тоже пенсионер. Встретились они как раз на середине дорожки, поздоровались и стали удаляться друг от друга, пока не вспомнили о своих заботах. Повернулись и начали расстояние укорачивать, чтобы можно было поговорить  друг с другом.

    Тимофеевич, как старший пенсионер, одолевший планку на десяток годков больше, чем Николай, подходы искать не стал, а как положено по-мужицки с ходу.

- Займи Николай тысячу до пенсии.

   Николай, хотя и младший пенсионер, но по пенсионной лямке они равные.  Вровень тащат,  А поэтому и пенсионный чин у них одинаковый и денежный стандарт тоже.

- А я Ваня к тебе иду. Тоже  хочу у тебя тысячу занять.

- Агрессивная ситуация, - бросил Иван Тимофеевич, не пояснив ничего куму, оставшемуся в загадках, повернулся и по той  же огородной дорожке, по которой шёл и с чем шёл, по той же дорожке и с тем же вернулся.

   Солнце высветляло день, выбивая серые тучи. Теплынь наседала на сугробы, осаживая их, пытаясь добраться до земли, чтобы обогреть её охолонувшую за зиму. Иван Тимофеевич так бы спокойно и дошёл домой, но вмешалось прошлое.

Возле ворот он вдруг упал на землю и закрыл уши руками. Перепутал. Свистели тепловозы, но их свист показался ему  похожим на звук, когда немцы сбрасывали с самолётов на окопы дырявые железные бочки из-под топлива. Шуму, визга и грохота было больше, чем от бомб.

   Войдя во двор, он присел  на порожки, застегнулся в тулуп посильнее и крепко задумался. Не будем пытать человека, что за мысли у него были, они станут известны позже. Подпёр Тимофеевич правым кулаком правую щёку, покачал головой. Может быть, так и просидел бы он до вечера, если бы жена Мария не позвала на кухню обедать. Мы бы сказали несколько слово о кухне, да не успеем, потому что Иван Тимофеевич уже угнездился на табурет и деревянную ложку с красивыми хохломскими росписями в правую руку взял. Левая рука у него пустым рукавом болтается, а правая нога на протез поставлена, чтоб равновесие было. Да, что мы Иваном Тимофеевичем увлеклись. Его жена тоже требует внимания с нашей стороны.

Геннадий Добров

По её высохшему лицу видно, что она даже чуток сердится на нас. Жена его с самого замужества в прицепе за ним шла и достойное место с ним заняла. Тоже потрепалась и в фигуре, и в здоровье. Ходит, как подбитая утка. Правую ногу осколки посекли.  Очистили почти от бедра до самой пятки. Да хватит об этом. А то Мария всю свою родню приведёт, которая с ВРЕМЁН БОЛЬШИХ ПЕРЕМЕН в окопах сидела. Не успели её прадеда с окопа вытащить, её дед его место занял.  Не успел дед в земле обосноваться, батько место занял, не успел батько.... Так и до неё докатилось. Лучше послушаем разговор Ивана Тимофеевича  с женой.

- Борщичёк, борщичёк, - заголосила Мария, выставляя на стол белую кастрюльку с печи, которую она дровами и углём «Антрацит» топит.

Геннадий Добров

   Она первая певица в посёлке. Как только пенсия наращивалась, она так голосом заливала, что на окраине даже было слышно. А как  пенсия начинала на месте топтаться или притормаживать, то на окраине тоже было слышно, но чтобы дети не учились новой песни, родители их в хаты загоняли.

- А борщ у тебя с мясом, - спросил Иван Тимофеевич.

- Да мяса сейчас ни на базаре, ни в магазине  не укупишься. Там сейчас о-го-го и а-га-га.

- Не буду есть - отрезал Иван Тимофеевич.

- Это почему же ты не будешь есть? – понеслась Мария и остановилась, когда выпарилась.

- Да потому что борщ у тебя агрессивный.

- Да какой же он агрессивный, Ваня. – Ласково и заманчиво ответила Мария. – Он же с укропчиком, картошечкой, лучком, постным маслом, водичкой.

-  Без мяса он, а потому и агрессивный.

   Сказал это Иван Тимофеевич в шутку или всерьёз, мы не знаем. Наверное, всё-таки в шутку. Как же такому человеку, как Иван Тимофеевичу без шутки жить. Загнёшься. Дальнейший разговор мы не слышали, и ничего сказать не можем. Но что мы точно знаем, так это то, что разговаривали они  в то основное время, когда рубль спотыкаться стал, с цены начал скатываться и в авторитете уменьшаться, а заодно, чтобы ему не скучно было,  он Ивана Тимофеевича с его пенсией и с женой за собой потащил...