РЕПЧИХА
- Подходите, бабоньки, - призывно кричала Надька Репкина, стоя на базаре с ведром яиц, - мы за поглядки денег не берём.
Получив первую десятку, она помахала ею над ведром, чтоб товар не залёживался..
Городская дамочка с накрученной чалмой на голове, заглянув в ведро, презрительно хмыкнула и пошла дальше.
- Иди поищи получше, фифа в тюрбане, - бормотала Надька.
Галя Чухлебова, продавшая последний десяток, кинула взгляд на Репчихин товар и сделала удивлённое лицо.
- Надь, а где ты таких надрала? Да они ж уже позеленели, их не то что есть, а гадко щепкой взять. Ты ж людей имя потравишь...
- Мы ели, живые остались, так и с людями ничё не случится...
- У тебя-то и курицы сраной нет во дворе, откуда же яйца? Чи, може, у вас кобель такими зелёными несётся?
- Ой, Галю моя Галю! - выразительно пропела хозяйка сомнительного товара, намекая на народную песню о чумаках и доверчивой Гале, над которой надсмеялись торговцы, привязав её к дереву с завязанной на голове юбкой.
- Продала — и чеши по базару, мож, чё нужное попадётся...
Надо сказать, что Надька Репкина со своими двумя повзрослевшими дочерьми числилась на хуторе в закоренелых лодырях. Любили они нарядиться да погулять, корову не держали, да и ничего из хозяйства не держали. Просыпались поздно, как у нас говорили, в свинячий голос, когда солнце уже начинало в одно место припекать - куда ж работать в такую жару?
В Репчихином огороде волки выли, вот и ходили туда соседские куры под кустами бурьяна в земле побарахтаться, да там и неслись в укромных местах.
Обнаружив как-то гнездо с двумя десятками яиц, хозяйка запущенного огорода обрадовалась неожиданному подарку несказанно: сам Бог послал ей такую лафу. Репчиха предусмотрительно оставила в гнезде пОклад , выбрав самое давнее, уже изменившее цвет яйцо : пусть ещё приходит хохлатка нестись в тихом месте.
Теперь Репчиха, как только солнце поплывёт на закат, клала на плечо тяпку и чинно отправлялась на огород вроде бы на прополку. Там с трудом находила кусты затянутой бурьяном картошки, углом тяпки выковыривала мелкие, с голубиное яйцо клубеньки и собирала их в цибарку — пятнадцатилитровое ведро, в которое поместится всё, что попадётся под руку. А попадалось не что иное, как яйца, которые она обнаружила ещё и по меже, да не одно гнездо, а целых три.
Дармовой продукт пошёл в пищу полным ходом: жарили, варили, заправляли супы, для вкуса и сытности насекали в зелёный борщ с крапивой. И когда на яйца уже глядеть не хотелось, решила Репчиха излишки продать на базаре. Но даже городские не очень кинулись покупать дешёвые яйца, им, видите ли, цвет не понравился. Голодные были бы, не присматривались бы особо.
И тут нашей торговке крупно повезло: в опустевшем ряду появился мужик с корзиной.
- Тётка, давай заберу всё по пятёрке за десяток. Для цыплят пойдут и такие.
Быстро смекнула Репчиха, что если не уступить, то придётся тащить чуть ли не полное ведро забракованного товара по жаре целых семь километров. И отдала, не торгуясь. На шило-мыло хватит — и хорошо. Мы люди не гордые.
Удачи посыпались на Репчихину голову одна за другой. Проходя мимо, Кузьмич, не останавливаясь, на ходу сообщил скороговоркой, что едет завтра на телеге в Армавир.( Приостановиться нельзя — Дуня, вторая половинка его, уже заняла наблюдательную позицию в окне).
- Соберись с вечера, а утром до света рванём по прохладе, да чтоб меньше видели и потом языками не мололи.
У Репчихи от такого предложения в зобу дыханье спёрло. Засобиралась, сообщив своим девчатам о предстоящей поездке. А душа ликует, сердце трепыхается воробьём и петь хочется.
Вышла она за двор, уселась на бревно, вся просветлённая и для тренировки одетая в юбку-плиссировку и кофточку в мелкий синий цветочек.
Тут проходила мимо соседка, Настя Коробко.
- Надь, эт куда ж ты, такая нарядная, лыжи навострила?
- Ой, Настюша, скажу по секрету: Кузьмич пригласил в Армавир на базар, - и расцвела в улыбке.
Выпалила залпом радостную весть, а потом спохватилась: Настя же Писаренкам кумой доводится. Но что уж теперь: слово не воробей...
- Играешь ты с огнём, дорогуша. Намерения твои — не пришей козе бубенчик. Писаренчиха узнает, спуску не даст.
- Ой, не пугай ты меня, не всякая хмара с громом Пусть поорёт, побесится, а меня есть кому защитить. Чай, не даст мужик в обиду.
- Ну, ну! Попытай счастья. Мож, и пронесёт! Сон ночной хорошо запоминай, кабы кислицы не приснились.
- Чиряк тебе на язык, соседушка. Я ж с тобой откровенно, знаю, что умеешь держать язык за зубами.
И пошла Настя мимо писаренковской хаты. У Дуни в стене на прогон, за которым стоит Репчихина хата, створчатое окошко, как окно в Европу: хоть и занята хозяйка постоянной работой, но успевает взглянуть на Репчихину завалинку в виде толстого кривого бревна и с ходу определить, чем дышит неприятельское войско.
Филлип Малявин
Настёну тут же пригласительным жестом позвали во двор.
- Куда там Репчиха вырядилась — не говорила?
- Да вроде как на базар завтрева куда-то собирается.
Дуня вскочила с порожек, словно ей горячей золы за воротник насыпали. Сердце зашлось, в висках застучало, руки повисли как плети. Знала она кобелиную любовь Ивана, да всё молчала, дескать, нагуляется, перебродит в нём дурная брага, да на том всё и кончится. Не впервой с ним такое случается.
А тут эта прошмандовка под боком живёт, за сраным-говняным во двор бежит, глазки лисьи передо мной строит.
Как же! Дежурит он на конюшне! Да знаю я это дежурство на меже под кустами! И попробуй ему сказать об этом: сразу глаза по шесть копеек сделает и дурой окрестит!
Ладно! Я ей покажу базар! Я с неё с живой не слезу!
Наутро телега уже была подготовлена, а возница в приподнятом настроении пошёл к речке за жеребцом.
- Нинка, вставай, - будит Дуня свою старшую дочь. - Пока батько приведёт Буяна, мы устроим Репчихе праздничный концерт.
Нинка - здоровая деваха, выросшая среди пацанов, боевая, крепкая в руках, в общем, как говорят, на ходу подмётки рвёт.
Филлип Малявин
Перед Репчихиным подслеповатым взором нарисовались две фигуры — откуда им взяться в такую рань? От неожиданности у пассажирки очи рогом полезли, а в грудях захолонуло, будто кружку ледяной воды залпом выпила.
- И куда ж это ранняя птаха собралась?
- Ды и никуда, растерялась Репчиха, почуяв жареное. - Просто не спится, вот и решила воздухом подышать.
- Ты сейчас у меня не так подышишь, лярва проклятая! Я тебе отобью охоту с чужими мужиками на базар ездить.
Всё одеяние, верхнее и нижнее, распласталось живописным веером вокруг, а сама ИвАнова пассия в чём мать родила валялась на земле под аккомпанемент собственного художественного воя.
Хитрые бабы по договорённости не били, но давали хорошего лесканца по морде, и основная их задача состояла в другом: прополке растительности в разных местах, в нижней части — в особенности. На голове такую причёску сотворили, будто там черти просо искали
На шум и визг из хаты выбежали девчата пострадавшей, с растрёпанными волосами и вусмерть перепуганные.
Остановились перед трагической картинкой, не зная, что делать, и заголосили вместе тонко и отчаянно.
- Тётя Дуня, - взмолилась старшая, - не бейте мамку, она больше не будет!
- Забирайте свою красавицу, а то она тут с ранья бревно полирует... Не спится ей, понимаешь ли, Писаренко всю ночь снится.
И отошли экзекуторши в сторону, как две разъярённые овчарки после сотворённого ими чёрного дела.
Скулящие дочки подняли с земли растелешенную маманю и повели под руки во двор, как почётную.
Воительницы тихо прошмыгнули в хату, улеглись по кроватям, ждут грозы.
Тишина. Как в природной зарисовке, - ни шороха, ни шума. Вот уже и солнце стало всходить, около телеги стоит привязанный жеребец, а хозяина и ветром сдуло. Глядь Дуня в окошко — идёт её Иван от Репчихиной хаты как с креста снятый. Встали бабы в позу славных советских солдат, только медалей на груди не хватает с надписью «Наше дело правое! Мы победили!»
Стрельнул Кузьмич орлиным взглядом в ближайших родственниц, но, оценив их воинственный вид, сразу как-то сник и слова сказать не может. Потом заговорил жалостливо, через силу:
- Что ж вы, дуры, с женщиной сотворили? И при детях... Нет у вас ни совести, ни жалости...
- А свинье не до поросят, когда её смалят, - с вызовом отчеканила супружница. - Мало того, что с постоянными дайками ошивается в нашем дворе, так ещё и хвалится тем, что с соседским кобелём на базар собралась. Прикусила бы язык своё поганый...
- Ладно, - примирительным голосом заговорил Кузьмич, - дурь свою показали — и хватит. Вот что случится с нею — пойдёшь как миленькая в тюрьму...
- Оё-ёй, напужал! От выщипанной волосни ещё никто не умер... Если так жалко, вон в сарае тавот в горшке стоит, набери и пойди помажь ей больное место, через два дня заживёт, как на резвой сучке.
- Да там не одно место надо мазать... Вы же и морду ей разрисовали так, что печать негде поставить, а это для кспертизы попытка на убивство.
- Тю, гляди куда загнул, да не пойдёт она ни на какую кспертизу, хто ж её тогда молоком будет подкармливать, небось, у кумы Михеенчихи она чёрта с два чего разживётся, а тут она встала и села. Да ещё и сам хозяин по ночам приглаживает...
- Ох и дура ты у меня набитая! Баба ить с двумя детьми, одна, был бы Лукьян живой, и она б не такая бедная была. Жалеть надо таких... Нина, дочка, будь хоть ты поумнее, отнеси им кувшин молока, они там голодные сидят.
Дуня неожиданно помягчала и пропустила мимо ушей просьбу всехнего жалельщика. А Нинка и вовсе зла не держала на соседских девчат, они хоть и помоложе были, а год-два назад вместе в жмурки играли да хатки строили .
Вроде бы отбили у Репчихи охоту Ивану глазки строить. Да ведь к нему сами бабы цеплялись, как репьи до кожуха.
Вскоре Писаренко определился по другую сторону своего подворья: стал запохаживать к рыжей Натахе вроде бы дров нарубить да хату-развалюху подправить. Со временем Дуня плюнула на его кобелиные дела, жила спокойно, только подтрунивала иногда незло да со смешками над его исключительно благими намерениями помочь несчастной одинокой женщине: та дэ ж ты бачив, шоб сучка блины пекла, вона йих кистом пойисть ( она их тестом поест)
Натаха была бабой совестливой, старалась на глаза Дуне не попадаться и при своей бедности ещё и подмаслить её разными приятными передачками: то вареников с вишнями наварит, то носочки мягкие свяжет.
И Дуня, фыркнув для порядка, уплетала и Натахины вареники «с лапоть», а уж как беленькие носочки пришлись ей по нраву — так и не передать словами.
«С паршивой овцы хоть шерсти клок,» - успокаивала она себя известным выражением и не держала зла на это смирное животное.
Свежие комментарии