На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Кому за пятьдесят

12 642 подписчика

Свежие комментарии

  • Наталия Перуница
    Вот еще тема для обсуждения -  зачастую нас такими дуболомами представляют! Типа деградация в чистом виде. Только дег...Психологический т...
  • Наталия Комлева
    А что ж это она, бедная, так позеленела и перевернулась?Психологический т...
  • Галина Чужая
    А чего тут искать-то? На первой секунде видно её - у ноги старика.Психологический т...

ВЫШКА ГЛАВЫ 8, 9, 10, 11, 12 (Продолжение - прошлое – настоящее..) Валерий Рыженко

 ВЫШКА ГЛАВЫ 8, 9, 10, 11, 12 (Продолжение: прошлое – настоящее..)

Глава 8 ДЕВИЗ ВЫШКИ

 

   « Как весело было нам, когда мы были только слушателями Вышки, - думает Иван Андреевич. - И как грустно стало, когда  мы разлетелись из Вышки кто – куда».

 

   Напомним читателю о его студенческих шалостях. О том прекрасном студенческом мире нашей молодости. А поэтому сильно  грустить не будем. Вперёд! Жизнь продолжается! И какой бы она не была, но она жизнь.  Посмеёмся, может быть, немножко погрустим. И пусть наши годы уходят, и чувства наши  уже не те, и жизнь  грызёт  проблемами, заботами, и седеем мы, и в глазах  наших уже нет блеска радости, но  пусть сохраняется то прекрасное, то чудесное, что мы испытали в нашей жизни. И нашим девизом    всегда будет:  ВПЕРЕД К ЖИЗНИ. И ТОЛЬКО К НЕЙ.

 

Глава 9 БАЛЫ» КОНТРАЗВЕДЧИКОВ

   Высшая  школа КГБ в Москве находилась  рядом с Белорусским вокзалом, от которого её отделяли железнодорожные пути.

   Сначала Иван попал в летний, палаточный  лагерь, который располагался в  леску недалеко  от подмосковного городка Голицыно, где  преподаватели Вышки натаскивали абитуриентов, чтобы они могли сдать предстоящие экзамены. Иван чуть не пролетел на врачебной комиссии. У него заболело ухо, которое он простудил, когда ехал в поезде Киев – Москва.  Заступилась Нина Евгеньева: преподавательница немецкого языка, сказав, что у парня хорошие знания и не допускать его к экзаменам из-за какой-то простуды, которая через неделю пройдёт, смешно.

- А сколько нас было на выпускном вечере, -  говорит Иван Андреевич в прокуренном балконе, -  Сто офицеров, а осталась горсточка.

   После выпускного вечера прошло немало времени. Они собираются каждый год, но с каждым годом их становится меньше. Они уже не считают: сколько, но  знают, кто и почему остался там... Первый тост за них. Второй за то, что ещё живы.  А кто скажет последний тост, они не знают, но знают, что он будет за них и  за тех, кто всегда был с ними. А это – их жены, которые не предавали и ждали их и никогда не спрашивали, где были, потому что знали:  на вопрос: где? - они всегда ответим: там…

   Общежитие Высшей школы КГБ на Шаболовке было мужским. Это обстоятельство устраивало коменданта, бывшего работника КГБ Николая Ивановича.   Слушателей это обстоятельство не устраивало, они ворчали: «Живём как монахи». 
   Вечерами общежитие или пустело, слушатели оказывались у своих подружек, в пивных барах, кафе «Крымском» возле парка культуры Горького, ресторане «Варшава». Случалось, и в Большом театре, если попадались бесплатные   билеты, или в общежитии, как говорили они, начинался мужской «бал» контрразведчиков. 
   - Николай Иванович, - говорили слушатели коменданту. - Сегодня мужской бал. Контрразведка гуляет. Поставьте в охрану доверенных лиц. 
   Доверенными называли тех, кто мог предупредить о появлении в общежитии Гамбуржца. Преподавателя одной из спецдисциплин, который раньше работал резидентом под прикрытием в Западной Германии в Гамбурге  в качестве владельца магазина музыкальными пластинками. 
   Комендант напивался со слушателями. Его шиворот, так же как и шивороты слушателей, трещал и лопался, попадая в руки Гамбуржца. Он появлялся в общежитии после звонка пьяного коменданта, который в таком состоянии путал номер домашнего телефона с номером телефона Гамбуржца. 
   - Приезжай за мной на машине, - кричал он в трубку Гамбуржцу, думая, что звонит жене. 
   Комендант давал ещё инструкции: приготовить хороший стол, отослать шестнадцатилетнюю дочку к соседям, так как с ним приедут хорошие друзья. 
   - Хорошо, - отвечал Гамбуржец. - Собирай своих хороших друзей. Сейчас приеду. 
   Слушатели собирались в самой большой комнате в ожидании жены коменданта и просили показать его дочку, пока не распахивалась дверь, и на пороге не появлялся Гамбуржец. В морской форме капитана первого ранга, так как в штатском слушатели отсылали его куда подальше. 
   Гамбуржец попойки признавал. Считал школой, но не терпел заплетающихся языков и, как он говорил, «гамбуржских» походок слушателей. 
   - Вы где собираетесь работать? - гремел он. - В контрразведке или в гамбургских борделях? 
   Во время попойки слушатели по походке проверяли, где они собираются работать. 
   - Ты посмотри, - говорил нализавшийся слушатель нализавшемуся, - где я собираюсь работать? В борделе или в контрразведке. 
   Иван   после краха на житие в ГРУ (Главное разведывательное управление), куда его хотели взять, но на комиссии отказали, сказав, что у него  нервный характер,  окончательно перешёл к гамбургской походке. Он не успевал латать свой шиворот и однажды, одичав от портняжных работ, с криком «У…» бросился на Гамбуржца. 
   Сергею Коломийцу – другу Ивана -  пришлось выскрести все пятаки, обложить лоб товарища медью и обмотать полотенцем, которое он снял только в пивбаре. 
  - Торговец музыкальными пластинками, - бормотал Иван, смачивая пивом то лоб, то глотку, - представляю, какие пластинки он крутил в борделях. 
   На следующий день после мужского «бала» комендант на час прилипал к телефону, пытаясь довести до Гамбуржца честное слово бывшего работника КГБ, и обещал создать отличную агентурную сеть с резидентом, чтобы упреждать мужские «балы». Или выслушивал Гамбуржца в его кабинете, который говорил, что дело  в шерле ля фам.
   - С ля фам они надирались бы не так! Поменьше сливали бы в глотку, а побольше...
   Эту фразу, которая подводила итог сказанному и объясняла коменданту суть разговора, комендант пытался тотчас реализовать. 
   - Дать команду на проходной пропускать ля фам? 
   - Чтоб ля фам выходила потом с ляфаненками. Кто нянчить будет? Ты! 
   Комендант от роли няньки категорически отказывался. Говорил, что лучше будет работать швейцаром в борделе, чем воспитателем в яслях. 
 - Ну, конечно, - отвечал Гамбуржец. - Лакать водку легче, чем воровать манную кашу в яслях. Ты за дочкой смотри. 
   От этих слов мутилось в голове коменданта. 
 - Так как же быть? – спрашивал он
 - Охрану на проходной удваивай, когда водку лакают. Возле заборов, окон, чтоб в милицию не попали. А если хоть один попадёт?  
   После мужского бала слушатели погружались в  сон в ларингофонах кабинетах.

   Туманов – начальник школы, генерал - майор - заходя в кабинеты, спрашивал преподавателей, что это такое: крутились магнитофонные катушки, слушатели спали в наушниках. 
 - Гипнотический сон, - утверждали преподаватели, - в нем хорошо усваивается иностранный. 
    Лицо Туманова морщилось. Подкрылки носа раздувались. Он шумно втягивал воздух. 
   - А почему странный запах? 
   - Это от танкового горючего, - бормотал кто-нибудь из слушателей, - мы вчера, товарищ генерал, ходили в музей вооружённых сил. 
   Туманов оставался доволен. Он прощал всё, когда слышал о танках, танкодромах, военных музеях, походных маршах. Его перебросили с должности командира танковой дивизии в начальника Вышки.

Глава 10 ЭКЗАМЕНЫ

   Это было на первом году учёбы

   Три дня, которые слушатели отводили для подготовки к экзаменам, были не случайными. 
   Первый день они отсыпались, напившись валерьянки. От её запаха засыпал комендант, не появлялся дома, жена звонила Гамбуржцу о распутных делах своего мужа и успокаивалась, тоже засыпала, когда муж приходил домой, пропитанный валерьянкой с головы до ног. В таком состоянии он обычно шёл пешком на другой конец города, так как боялся попасть в морг. Таксисты засыпали, когда он садился в такси. Автобусы, троллейбусы, трамваи останавливались, едва тронувшись с остановки. 
   Он был, как мальчик с дудочкой, который вывел из города крыс. Но в отличие от мальчика с дудочкой он уводил за собой из общежития своры одичавших пушистых любителей валерьянки. 
   Пешие походы и роль мальчика надоели коменданту. Он запасся французскими духами дочери. Но после одного случая поклялся никогда больше не прикасаться не только к французским духам, а вообще к духам. Крепко надушенного, его однажды приняли в потёмках за женщину. 
- Не поверили, пока не раздели, - вздыхал он. 
- Так Вы б сразу показали им своё мужское отличие, - говорили слушатели. 
   Гамбуржец, узнав об этом случае, прокомментировал его сразу на двух языках: немецком и французском, но без перевода. 
   Из оставшихся двух дней второй день уходил на поиски в тетрадях лекционных записей. Лекционные записи, как правило, не находились. Тетради были размалёваны карикатурами на Туманова  в танковом шлеме. В них можно было найти игры в морской бой, букварь… Записи. «Сегодня пошёл в столовую. Горчица оказалась очень горькой. Хлеб дорогим. 1 ломтик (шт.) = 1 коп».
   В тетрадях по – иностранному языку они натыкались только на один алфавит, склонения: ich habe (я имею), du hast (ты имеешь), er, sie, es hat (он, она, оно имеет). Предмет, который хотелось иметь, отсутствовал. Остальные листы были совершенно чистыми, и слушатели спрашивали друг друга. 
- Ты не знаешь, за какой курс мы должны сдавать иностранный? 
- Судя по тетрадям, как будто за первый. 
   Экзамены по – иностранным языкам ( в Вышке преподавались английский, китайский... вплоть до хинди) начинались с перечисления букв в алфавите, после которого слушатели переходили к упрёкам в адрес создателя «букваря», не сумевшего создать такое количество букв, из которых можно было бы складывать слова. 
   Тетради по научному социализму, коммунизму, политэкономии капитализма, социализма были предельно девственными, так что слушатели приходили к убеждению, что таких предметов вообще не существует в природе. 
   Гроссбухи по спецдисциплине, которые никогда не покидали стен школы, были прошиты, пронумерованы, проштампованы гербовой печатью, выдавались только через окошко и под расписку, своей болезненной толщиной вызывали надежду. Надежда пропадала, когда слушатель, заглянув в тетрадь, видел каракули, похожие одновременно на буквы ребёнка, иероглифы сумасшедших, агентурный код, расшифровать который не смогли бы лучшие шифровальщики. От дальнейших поисков слушатели отказывались. 

 - Ну что? - спрашивал Гамбуржец, видя охотничий блеск в глазах слушателей, - morgen, morgen, nicht nur heute, sagen immer faule Leute (завтра, завтра, только не сегодня, говорят всегда ленивые люди). 
   На третий день начиналась миграция слушателей в библиотеку. Миграционный поток захватывал коменданта; за комендантом в этот поток попадали буфетчица, официантки, вахтеры… Слушатели закрывали библиотеку. Библиотекарша в таких случаях брала из дома раскладушку и засыпала под шуршанье листов, как под шум ветра. Слушатели обкладывались учебниками, так что трещали столы. 
- У меня, кажется, волосы дыбом встают, - говорил слушатель, заглядывая в книжный колодец, пытаясь разглядеть дно. 
- У меня уже встали, - отвечал другой, опустившись на самое дно, - может,  пострижёмся. 
   Знания слушатели зашифровывали специальным кодом. Зашифрованные знания переносились на особые листочки, работать с которыми было чрезвычайно трудно на глазах преподавателей, и слушатели разрабатывали тактику первого удара. 
- Кто вообще ничего не знает? - спрашивали они.

 - Я, - раздавалось в ответ. 
   Такого слушателя подвергали перекрёстному допросу. Все оставались довольными, когда видели, что слушатель знал только имя и отчество преподавателя, да и то иногда сомневался в этом. 
   Такого слушателя приносили в жертву. Вталкивали первым в аудиторию. Просидев минут сорок в раздумье, куда и зачем он пришёл, и в страхе, как бы не забыть и не перепутать хотя бы имя и отчество преподавателя, на которых он думал выстроить свою судьбу спасения, он шёл к экзаменационному столу и наносил первый удар. 
- Степан Аркадьевич, - голосил слушатель. 
   Потом перекладывал Степана на Аркадия, а Аркадия на Степана, доводя преподавателя до горячего желания, во что бы то ни стало узнать, как же в действительности его зовут? 
   В это время остальные вытаскивали зашифрованные знания на столы, а потом докладывали их преподавателю, погруженному в разгадывание собственного имени и отчества. 
   Некоторые преподавателя, когда слушатель заходил в аудиторию, предлагали ему встряхнуться.

- Как встряхнуться? - спрашивал слушатель. 

 - Подпрыгнуть пару раз на месте и обхлопать себя всего руками! 
   Прыжки грозили тем, что листочки со знаниями сыпались как листовки. 
   - Я же не чечётку пришёл танцевать, - отбивался слушатель. 
   - Тогда личный обыск. 
   Слушатель пытался уйти от обыска  знаниями по уголовному праву, которые предусматривали проведение обыска только с санкции прокурора, или если преступник застигнут на месте преступления. 
   Совершенно критическая ситуация возникала на экзаменах по истории КПСС. Из всех вопросов, которые задавал преподаватель, самым разумным считался вопрос: чем отличаются партийные съезды: 16-й съезд от 20-го съезда; 20-й съезд от 25-го. 
   Самым разумным для слушателей являлся ответ, что на 16-м съезде выступал Сталин. На 20-м - Хрущёв; на 25-м Брежнев.
   Это был тот Рубикон, перейти через который не желала ни одна из воюющих сторон. 
   Переэкзаменовки слушателя избегали благодаря Туманову, которого сами приглашали на экзамен. 
   - Чем отличается, - спрашивал преподаватель, - 20-й съезд от 25-го… 
   Генерал   вставал, чтобы уйти и застывал, как человек, который заблудился в лесу, потерял надежду и вдруг услышал: «А…у…». 
   - Танк, - чеканил слушатель. 
   Преподаватель пытался вернуть сбившегося со стези слушателя обратно, но вмешивался Туманов. 
   - Подождите. Это же интересно.
   После экзаменов слушатели уходили в пивной бар, где их ждали ля фам. В общежитие возвращались вечером. Подружек они втаскивали через забор, окна, по пожарным лестницам, верёвкам.

Глава 11  МЕТАФОРМОЗА

      Ресторан «Варшава» находился  возле парка культуры имени Горького. Хороший ресторан, но как ввинтиться в него.

   На входе в развальной стойке высится   амбал – швейцар с ломовыми руками, с  тяжеловесным радикулитным поклоном, при полном сторожевом параде, со сверкающей улыбкой, которая дотягивается до его разлапистых ушей.

   Ресторан манит и дурманит. Отменное здание на подъёме, с окон которого виден мост, переброшенный через Москву – реку, По пешеходной дорожке спешно идут два парня. Вечерок отличный. С Москвы – реки веет прохладный, резвый и игривый  ветерок. Иногда парни останавливаются  и с надеждой смотрят на сверкающие, залитые ярким электрическим светом окна ресторана. Они, словно гигантские зеркала, в которых отражаются  Иван и Сергей Коломиец.

   Заходи, гуляй, чувствуй себя человеком. Греби распахнувшуюся жизнь с эстрадной музыкой, хрустальными бокалами, искрящимся вином, отливающим медным цветом коньяком и захмелевшими, пахнущими дорогими духами женщинами. В вечерних нарядах, с соблазнительными, ещё не со стёртыми  формами и обворожительными улыбками, которые налетают на лица мужчин, стараясь приклеиться к тем, у кого не ветер по столу гуляет, и у кого не брызги, а пенистые фонтаны шампанского бьют.

   Сергей и Иван останавливаемся перед входом ресторана. Сергей задумчиво смотрим на дверь. А почему задумчиво? Врывайся в жизнь, оторвавшуюся от серых будней с лекциями, семинарами. Словом, от всего того, чем  старательно загружали преподаватели.

   Тормозит их ненавистная табличка на двери «Мест нет». А они сегодня получили стипендию. Грех держать её в кармане. Она должна работать,  накормить их  салатами «Оливье», «Котлетами по-киевски», напоить армянским коньяком с тремя звёздочками и, конечно, захлестнуть музыкой «Очи чёрные».

   А «Очи...», как всегда! Так и вытолкнут Сергея и Ивана, чтобы выдернуть из-за стола красавицу – блондинистую бестию в короткой юбчонке, с ногами, чуть ли не достающими  до самых ушей. И тогда с маху, с лёта, лихо, с разбойным свистом, мы же широкая русская натура, нам можно и свистеть, сбивая зазевавшихся и  очарованных ресторанных посетителей  цыганщиной, завинтиться  в задиристой и бесшабашной пляске, да так, чтобы подмётки горели, а с паркетного пола искры вылетали.

   Иван и Сергей понимают, что эстрада и хрустальные бокалы  выпотрошат практически всю стипендию, и им придётся залезать в кассу взаимопомощи, но раскатавшееся на всю ширь веселье среди зеркал стоит того. Студент живёт одним днём, когда получает стипендию, а остальные дни у него проходят в воспоминаниях и тоскливом ожидании следующей.

   Швейцар презрительно смотрит на них, а это крепко не нравится заезженным спецдисциплинами о разведке и контрразведке  мозгам Сергея. Он ненавидит швейцарские взгляды, так как  не раз попадал под их обстрел и не раз они отгоняли его от ресторанов с табличками «Мест нет»

- Ну, сука, - рычит он, - Как же пробить эту амбальную крепость? Идеи есть? Я, конечно, могу атаковать его башкой и завалить на землю, но милиция, - Сергей со злостью запускает плевок вверх в надежде выбить перед глазами швейцара радугу, но радуга не получается. Плевок шлёпается возле  начищенных до блеска тупорылых туфлей, из которых торчат «слоновьи» ноги  швейцара. - В том месяце уже в милиции были. Не хочется повтора. Нужно двигаться вперёд, а не назад. Ищи что-то свеженькое. Жми на мозги, как прорваться.

- Нажал, - отвечает Иван, - Идея заключается в том....

- Короче, - перебивает Сергей. – Фабулу дела давай.

- Ты  иностранец, - говорит Иван, - а я переводчик. По-немецки мы тянем.

- Тогда вперёд, - бросает Сергей.

   Они  направляемся к швейцару,  и  начинают разговаривать  на немецком, но не с ним, а друг с другом. Разговор  строится на отрывистых, коротких существительных и глаголах: ichbin, dubist, er, sie, esist.

- Он – иностранец, а я переводчик, - говорит Иван швейцару, показывая на Сергея, - и желает перекусить в этом ресторане, посмотреть на русское веселье. Он писатель и хочет описать нашу атмосферу.

   Чтобы швейцар точно понял, о какой атмосфере идёт речь, Иван не тыкает пальцем вверх, а показывает на дверной проём, из которого вываливается мужик с совиными глазами и зашкаленными ногами. Он пытается укрепиться на земле, но земля крутится, и он ругает Коперника.

- О! – с уважением   тянет швейцар и  погружается в улыбку с головой. Видно только одна фуражка. – Иностранец.- Он смотрит на Сергея, который  повыше Ивана и ведёт себя, как иностранец: тупо смотрит на швейцара.

 -  А позвольте узнать, - с необыкновенной любезностью, на «Вы» обращается он к Ивану – Дорогой гость, из какой страны?

   Ого! Первый рубеж пробит. Ивану не жалко сказать, из какой страны. Солидней будет, если он скажет из богатой страны.

- Из Америки, - небрежно бросает он.

   Святое правило Ивана состоит в том, что  переводчик при иностранце или при множестве их должен вести себя нахально и свободно, чтобы дать им понять, что он центральный пункт, к которому стекаются все слова, и если он исчезнет, то переговорщикам придётся играть в молчанку.

- О – но уже не с уважением, а с восторгом выплёскивает швейцар.

- С русским любит говорить на немецком. Он не только писатель, - нажимает Иван, - он в Африке борется за права негров и считает, что если негры будут говорить на немецком, а не на английском языке, они станут полноправными гражданами Америки.

- Любопытная идея, - швейцар старается показать свою грамотность, он, видимо, читает книги.

   Далее он не знает, что сказать, а поэтому возвращается к наработанному опыту.

- Для иностранца, - прикладывая руку к груди, отвечает швейцар, -  места всегда есть. Мы не должны позорить нашу страну и бронируем места.

- DubistSchweine (ты свинья) – говорит Сергей швейцару.

   Он не рискует, так как понял, что швейцар не владеет ни одним иностранным языком, за исключением чаевого русского.

- Что он сказал? – подобострастно спрашивает швейцар.

- Что ты хороший, добрый  человек, у тебя замечательное лицо, и очень нравится ему, -  медленно отвечает  Иван, -  а если ему нравится лицо, то при выходе он отвалит тебе такие чаевые, что «мама не горюй». В русских рублях или в долларах? – замыкает он.

- В долларах, - шепчет швейцар, придвигаясь к  уху Ивана и чуть не зажовывая его. - Я в «Берёзке» что-то иностранное куплю. Заграничный магнитофон.

   «Милый, - думает Иван, - ты не знаешь ещё, какие тебе дадут чаевые, а уже на магнитофон замахиваешься».

   Швейцар довольно потирает свои лопасти. А улыбка такая, что чуть не раскалывает лицо. Иван и Сергей свободно проходят в ресторан. Там такая же история. Лучший столик. Официанты с поклонами. Иностранец же заявился. А иностранец может даже морду в хрустальную вазу со льдом, которая стоит на столе, воткнуть, чтобы охладиться, и получить за этот трюк массу аплодисментов гуляющих. Такое дело было в ресторане «Космос».

   Часа через четыре, а,  может быть, и больше свет в зале уползает в темноту.

- Ну, пошли чаевые платить швейцару, - говорит Сергей. – Я ему сейчас такие заплачу, что он всему своему нынешнему и будущему роду запретит в швейцарах работать.

   Объевшиеся и опившиеся они выходим из ресторана. На выходе отяжелевший Сергей поворачивается  к швейцару, дружески хлопает его по спине, прижимает, целует, крепко кусая мясистую щёку, но страж ресторана  молчит. Это же поцелуй иностранца! Да ещё какого? Американца! Сергей  вытягивает из себя все захмелевшие артистические способности. Швейцар в полном распаде от такого сближения с заграничным гостем, но Сергей быстро склеивает его.

- Ну, и козел же ты, - говорит он. – Это тебе на чаевые. – Он вытаскивает пятак, подбрасывает его вверх, потом ловит, а после, раскрыв ладонь,  отпускает вниз. Пятак, столкнувшись с асфальтом, звеня и подпрыгивая, укатывается в темень

   Швейцар хлопает глазами, суживается в размерах и растерянно смотрит то на Сергея, то на Ивана.

- Так это, - бормочет он Сергею. -  Ты же был иностранцем? – Он даже стучит себя в грудь. Он прав. Своими ушами слышал немецкую речь.

-При входе я был иностранцем, - добродушно отвечает Сергей, - а при выходе русский. Произошла метаморфоза, - отпечатывает он.

   Они  не смотрят на швейцара, но чувствуют, что он не понимает, что такое метаморфоза, и что ему сейчас очень плохо. Хмельные и весёлые  они возвращаемся в общежитие на Шаболовку. Они обходят проходную в общежитие, где дежурный офицер проверяет их корочки и  походку: правильно ли они идут или петляют, перелазят через забор, заходят в комнату и заваливаются на кровати.

Глава 12   АПЕЛЬСИНЫ С СЕКРЕТОМ  

   По случаю сдачи экзаменов за четвёртый курс слушатели Вышки  гуляли в ресторане «Колос» на ВДНХ. Поводов для ревности своему будущему мужу Ивану  Светлана не давала. Их выдумывал Иван. Он крепко поссорился в ресторане со Светланой из-за того, что она танцует с незнакомыми мужчинами.

- Можешь мне больше не звонить, - сказала Светлана. – За что ты меня оскорбил?

   Неделю Иван продержался, но потом почувствовал, что не выдержит. А так, как первому ему звонить не хотелось, он считал это поражением, то, Иван, взяв Сергея, направился к Гамбуржцу.

   Ответ полковника после рассказа Ивана о соре со Светланой привёл Ивана и Сергея в замешательство.

- Мел, синька, цветные карандаши. Найдите и принесите мне. И подумайте, зачем они нужны, а потом приходите. Если ответ будет не правильным – выгоню.

   Слова  Гамбурдца Иван и Сергей довели до  слушателей  курса.

- Ну, мел, – размышляли они. – На хрена он ему нужен. Он что! Хочет из тебя, Иван, не контрразведчика, а штукатура сделать? А зачем? Чтобы ты за границей под легендой штукатура работал  или чтобы ты побелил ему стены в кабинете. Так у него обои.

   Ответа не было. Слушатели прибегали к иностранной помощи.

- Юмаджайн! Что у вас в Монголии делают с мелом?

- Кушают, когда есть не чего.

   Это слушатели не знали.

- А с синькой?

   Юмаджайн не понимал слово: синька. Он понимал слово: синеют.

   - Это мы и без тебя знаем. От недоедания и ваших монгольских морозов не только посинеешь. А цветные карандаши зачем? Он что в детство ударился. Малевать цветочки будет. Ты вот что, Вань. Все должно быть на равных. Загадай ему тоже загадку. Если он тебя не будет слушать, а начнёт выгонять, мы тогда всем курсом ввалимся в кабинет. И пусть попробует тогда всех нас выгнать. И побольше нахальства, а то мы нянчимся с ним, как с малолеткой, а он уже обнаглел. Вместо того, чтобы помочь товарищу он загадки стал загадывать.

   Так и сделали. Во время занятий по иностранному языку слушатели побросали наушники и стали покидать лорингофонные кабинеты. Преподаватели пытались их удержать. Нина Евгеньевна  обозначилась даже таким словом, как бунт.

- Странные вы люди, - отвечали слушатели, -  у нас тут товарищ погибает, а вы требуете, чтобы мы изучали: шпрехен зи дойч. Хау ду юду. Шерше ля фам… Сами говорите: нет уз святее товарищества.

   От таких упрёков преподаватели только разводили руками.

   Гамбуржец встретил Ивана и Сергея  вопросом:

- Ну, что?

- Вы, товарищ полковник, своими загадками спровоцировали бунт в Вышке. Выгляните в коридор.

   В коридоре были все слушатели и преподаватели. Не хватало Туманова. И только потому, что слушатели решили не отрывать его от дельных занятий. А дельным занятием начальника школы была «война» с игрушечными танками. Он катал их по столу и даже выкрикивал «бух», «бух». А чтобы его не отвлекали, он вешал на дверь табличку «Не входить. Партийное собрание».

   Однажды в Вышку без предупреждения приехал тогдашний Председатель КГБ…. Он посетил ларингофонные кабинеты, прошёлся по коридорам и остановился возле кабинета Туманова.

- Партийное собрание прерывать не будем. А что такое бух, бух? – спросил он сопровождавшего его Гамбуржца.

- Это, товарищ Председатель КГБ, краткое наименование «будем учиться хорошо».

   Сергей, помня напутствие: понахальней, сразу пошёл в атаку.

- Мы, товарищ полковник, Вам загадки не станем загадывать, хотя можем. Говорите, зачем Вам нужен мел, цветные карандаши и синька, а то бунт перерастёт в восстание. Народ, - Сергей   показал на себя и на Ивана, - имеет право на восстание, если правители, - правителем, как и следовало, ожидать, оказался Гамбуржец, -  не заботятся о нём.

   Полковнику пришлось сдаться. Его инструкции были конкретными и главное, что не предвидел Иван,  они предусматривали спартанскую жизнь  для него.

- Ты, Сергей, звони сейчас Светлане, - сказал Гамбурдец, - и говори, что после ссоры Иван попал в больницу. Переживает. С сердцем плоховато. Выпишут его через неделю. Неделю он не должен есть. Не должен пить водку, пиво, чай, кофе. Не выходить из общежития, но ходить только на занятия. Ни с кем не разговаривать. Не… – Гамбуржец отыгрывал свой проигрыш на запретах. -  А перед приездом Светланы  натрите его мелом, синькой под глазами и разрисуйте карандашами, чтоб он был похож на больного. Договор, брат, дело святое. Давай руку.

   Иван попытался спрятать руки за спину. Сергей не дал.

- Пожми своему спасителю руку, - сказал он, - любовь сильна, но договор сильнее.

   Через неделю Ивана, как сообщил Сергей Светлане, «выписали». Светлана примчалась в Вышку. Иван вышел к ней, шатаясь. Ну, ещё бы не шататься. От взгляда на апельсины, с которыми приехала Светлана, у Ивана мутилось в голове. Неделя голодовки, которую внимательно отслеживал весь курс и пресекал попытки Ивана не то, что пожевать, а понюхать хотя бы корочку хлеба, словами: договор, брат, дело святое, доводила его до желания: съесть все апельсины сразу и самому, но Сергей не допустил бы этого.

   Судьба апельсинов уже была решена. Они предназначались Гамбуржцу.

   Апельсины были с «секретом». Полковник по горькому опыту знал, что подарки слушатели так просто не преподносят. А поэтому, чем с большей настойчивостью ему предлагали принять апельсины, тем с большим подозрением он относился к ним. Дело точно было не чисто.

   В это время зашёл Туманов..

- А что Вы, полковник, действительно не возьмёте, - сказал генерал, - и не съешьте их. Для здоровья они хороши. Дай-ка я попробую один.

   Туманов захватил самый большой апельсин, в который была закачена шприцом самая большая доза водки с валерьянкой. Апельсин оказался  очень хорошим. Полковник уже догадывался о подвохе, правда, он не знал суть подвоха, но что он мог сделать! Не выхватывать же апельсины из рук генерала.

   Аппетит у Туманова оказался не плохой. Он заснул в кабинете Гамбуржца после десятого апельсина.

- Ну что я теперь буду делать?– спрашивал Гамбуржец.

- Мы товарищей в беде не бросаем, - отвечали слушатели. – Перенесём его на цыпочках в кабинет, а если он спросит Вас, что с ним было, скажете: да я почём знаю. Был у слушателей на занятиях по -  иностранному. Или ходили в музей танки смотреть. Мы подтвердим. Железное алиби. Он один против всех не устоит.

Картина дня

наверх