Я ВИДЕЛ ИХ ДУШИ.

(частный разговор)

 

   Накануне праздника Победы Сергею Томилину позвонил его товарищ Кирилл Лысенко.

   Оба учились в Высшей школе КГБ.

   Год назад ушли на пенсию.

- Приезжай. Отпразднуем, - сказал Кирилл

- Так ведь победа не наша, - ответил Сергей. – Свою мы утеряли. Разве, что приехать, выпить, да кое-что вспоминать.

- А что главнее? Выпить или вспомнить?

- Так ведь не выпьешь, не вспомнишь. А как вспомнишь, так еще больше хочется выпить..

   Для поездки, вместо трассы, шумной и «бурливой», день и ночь, забитой и оттачиваемой фурами, которые «кормили» Москву, Сергей выбрал лесную дорогу. Узкая, притихшая, как бы вымершая. С выбоинами, но зато свободная.

   Иногда он останавливал машину, выходил в лес и несколько минут бродил, разгребая листья ногами, поднятой палкой, слушая, как они шуршат, и, думая о том, что не плохо бы бросить всю городскую жизнь и умотаться куда – нибудь в леса.

   Срубить избу возле речушки, купить ружье, удочки, резиновую лодку с моторчиком и доживать дни. Подальше от этого стонущего, плачущего, ревущего, запутанного и пропитанного страданиями и ненавистью людского месива.

   А что еще нужно мне, когда годы до вековушки еще не дошли, но половину вековушки давно перешагнули.

   Сергей бы так и сделал, да жена бросать городскую жизнь, ни в какую не хотела.

- Я и так почти все время одна была, когда ты то воевал, то непонятно в какие командировки ездил. А там мы будем совсем одни.

   В общем, она была права. След Сергея в доме появлялся редко.

   Мечты умотаться, правда, еще теплились, но и жизнь тоже уже не горела, а теплилась

   По дороге к Кириллу Сергей спрашивал себя.

- А зачем я еду к нему. Все воспоминания перетерли. Все друг о друге знаем. Разве что задать один вопрос? Подумает, что я чокнулся.

   Когда Сергей приехал, Кирилл сидел на веранде дачи.

   Дача с дедовских времен. Участок в шесть соток. Смородина вместо ограды. Грядки с картошкой. Небольшой парник. Банька.

   Словом, все перешло с советских времен, а новые времена ничего не внесли. Разве что огромные коттеджи, окружавшие участок и дачу Кирилла с трех сторон.

   Попытались и Кирилла вместе с дачей убрать, да вышел Кирилл с пистолетом, подбросил монетку к верху, и упала прошитая в середине монетка возле его ног. Оставили Кирилла с тех пор в покое.

   Машину загнали в гараж и в гараже и засели. Среди старых шин, канистр, запаха бензина…

- Ну, - сказал Кирилл, - по стопарику и в баньку. А потом попразднуем.

- Давай, сначала поговорим. Мне нужно задать тебе один вопрос. Он тебе покажется странным и может быть обидным. Тебе орденок за это навесили. Помнишь, я лежал привязанным к дереву, а в меня три ствола целили. Мне тогда дали еще полчаса времени подумать, чтобы я перешел к ним. Вояка я, мол, не плохой. Нам такие нужны. Тебя они не видели. Ты их тогда троих уложил.

- Было дело. За пригорком лежал, они меня не засекли, а ты, как кабан на них попер. И что?

- А зачем ты меня тогда спас?

   Вопрос, конечно, не только странный, но казалось бы и не уместный.

- Ну, даешь. А ты меня не спас бы? Большей ерунды придумать не мог.

- Это не ерунда, Кирилл. Тогда я возле дерева думал о самом нужном в жизни. Посчастливилось. Это редко, кому удается. В основном болтают о смерти: все, конец. Сейчас, да и раньше те, которые не смотрели смерти в лицо, взбрыкивают мыслями. Особенно молодые. Проживших, приблизившихся к смерти, можно понять. Они говорят не о жизни, а об ее закате. Молодые же, которые, как суслики вылезли из норы, галдят. Жизнь не вечная, гуляй, бери от жизни все. Кто-то ругает власть. Недовольные. Кто-то распахнулся на всю. Пошел в разнос. Жалобы, стоны. А вот, когда мне приставили стволы ко лбу, там уже иные мысли пошли. Ситуация другая и думать начинаешь о другом.

- Ну, ну, - протянул Кирилл. – И о чем же ты думал?

- Так вот я думал не о том, что меня расстреляют. Не страх в душе был. А спокойствие. Я смотрел вокруг. Каждую детальку, мелочь подмечал. Не с жизнью я прощался. Нет. Трава зеленая. Кустарники. Деревья. Небо голубое. Солнце. Ветерок по кустам пробегал. Война, как бы отлетела от меня. Смотрел на природу. Я ведь раньше смотрел на нее с точки зрения, что она меня укрывала и спасла. А сейчас меня расстреляют, и моя кровь смешается с ее соками. И ничем она меня не сможет защитить. Мало того, думал я, на фоне этой жизни природы люди убивают друг друга. Я вспоминал все, что мог вспомнить. Отца, мать, семью, но я не прощался с ними. Нет. Я прощался уже не один раз, а в этот раз пошло все по иному.

   Я думал, что они будут жить в таком же безумии и глупости, как и я. Бесконечна Вселенная, Кирилл, но еще более бесконечны безумие и глупость человека. Не перебивай. А думай. Я думал о том, что большего безумия в нашей жизни, чем война нет. Оказалось, чтоб бывает. И это было самое разумное в моей жизни до чего я смог додуматься. Я такого больше не испытывал. А когда ты меня спас, ты посадил меня просто в каменный мешок. Я снова окунулся в безумие людей, но уже другое. В безумие жизни, которая сейчас есть.

   Мой дед, крепко верующий, когда умирал, говорил: Царство Небесное, конечно, вещь хорошая. Жизнь вечная. А вот уходить с земли. Из своего дома, сада, особенно весной, когда сирень, яблони, акации, вишни… цветут, ох, как не хочется.

   Его словам я верю. Он прожил не мало.

   Я не кричал им: стреляйте, суки. За меня все равно отомстят. И вы сдохните. Не мочил в штаны. Не патриот я был в то время, не просил: не убивайте, и не соглашался, когда они мне говорили: переходи к нам, ты неплохой вояка, послужишь нам. Не думал ни о чести, ни о долге, ни о совести, ни о приказах. Ни о Родине. Это ушло куда-то вдаль. Уплыло. Как волной смыло. Ты думаешь, что я видел в них злобу, ярость, ненависть. Лицо легко видеть. И о лицах насобачились говорить. Я видел в них то, что они сами не видели. Я чувствовал и видел, что их души, такие же растерзанные, растрепанные, такие же безумные и страдающие, как у меня. И ты расстрелял их.

- Не пойму я. Что тебя тяготит. Что-то ты не то говоришь. Мне что не нужно было стрелять, а смотреть, как тебя расстреливают? Так, что ли?

- То я говорю, то. Может быть, не очень понятно, но то. Ты просто не понимаешь. Ты просто убивал, но напрямую со смертью не сидел. Она вокруг тебя ходила, но рядом не сидела. И на ушко не шептала. Для семьи я все, что могу и делаю, а как только выйду за круг семьи, хоп, как на стену натыкаюсь. Снова попадаю в это безумие. Будто в каменный мешок. Душно мне, понимаешь. Душно. Напрасно ты вынул тогда меня.

- Да перестань. Ты что сделал бы по-другому?

- Нет, конечно. Я знал, что нужно и как делать там. А сейчас не знаю. Какой-то невменяемый стал. К каждой мелочи стал присматриваться.

   До поступления в Вышку я верил в Бога. В Вышке нас натаскали, и моя вера в Бога исчезла. Атеист по полной программе. От головы до пят. На войне мы с тобой хорошее или плохое дело, это для меня сейчас вопрос: хорошее или плохое дело, но делали. А сейчас?

- Отдыхаем. Да брось ты. Поговорим о веселом. Пора оптимистами становится.

-Да был я уже оптимистом, когда к дереву меня привязали. Наверное, это было самое нужное время для меня, чтобы хотя бы немного что-то истинное понять в этом мире. А ты вынул меня из него. И что я сейчас вижу. То же самое безумие. И ту же самую человеческую глупость. Что делается? Мы же не можем ничего сделать. Мы же сейчас на кроватях и подушках отлеживаемся.

- Пострелять в Росси захотелось. Так Россия выстрелов не боится. Постреляет из окопа, вылезет, снова постреляет, а потом в окоп. Россия – окопная страна. Россия бунтов боится. Не понял до сих пор.

- Это ты меня не понял. Не спас бы ты меня, лежал бы я сейчас где-то и не думал бы о российской грязи. А так думаю. Бывает, ночами не сплю. А когда думаешь и понимаешь, что сделать ничего не можешь – это тоже смерть. В душе все так медленно и постоянно умирает.

- Иди, поработай в какой-то ЧОП. Полковник ФСБ. Наверное, возьмут. Или лекции в Вышке почитай.

- Нет, Кирюха – это не поможет. Бессильными я, да и ты тоже, и все наши стали. Это похоже, когда хорошему спортсмену – прыгуну взяли и в один миг обе ноги отрубили. Прыгать по инерции, по своей психологии он хочет, а вот не может. Не можем мы все наши сейчас ничего сделать для человека. Ничего. Мы, воевавшие, ничего сделать не можем, что же тогда с простого спрашивать. Может, это и бзик, но если бы ты не спас тогда меня – не думал бы я об этом. А думать и не претворять свои думки в дела – хуже нет

- Так твои думки: всю погань из России или из всего мира выкинуть? Далеко ты залетел, Серега. Хочешь такую толщу пробить. Пострелять. Так я тебе повторю. Россию выстрелами не изменишь.

- Да не стрелять я хочу. Отстрелялся. Напрасно ты спас тогда меня. Ты окунул меня снова в то безумие, которое я понял, сидя привязанным к дереву.

- И все-таки, - сказал Кирилл, - ты хочешь мир и Россию изменить.

- Нет, - усмехнувшись, ответил Сергей, - я хочу изменить свою душу, чтобы она принимала и благодарила, когда в нее плюют. А то она слишком благородной стала, начала думать и мучает меня.

   В это время в гараж вошла жена Кирилла. Алена.

- А я с рынка, здравствуй Сережа, - затарахтела она, - Ох, и рынок, какой стал. Да что ж вы сухие сидите. Выпейте. Да не по одной, а то, как сухари.

   Сергей и Кирилл упрямиться не стали. Выпили, и, конечно, не по одной.

   Да так махнули, что две бутылки враз и опустели. Алена даже руками всплеснула.

- А помнишь, Сережа?

- Помню.

   И так: помнишь – помню. Помнишь…

   Когда все вспомнили, Сергей спросил.

- Так что ты, Алена, там о рынке говорила?

- Да, - подхватил Кирилл.- Что о рынке. Это очень важно. Какой он сейчас у нас. Отчитайся.

- Ой, да там все есть. И бананы, и яблоки, и груши, и… чего душа пожелает, все найдется.

- Видишь, - Сергей повернулся к Кириллу. – Что душа пожелает. А разве раньше бананы у нас были?

- Не были.

- А груши?

- Не были.

- А я о каменном мешке говорю. Выпьем лучше за рынок. Груши, бананы… Они для души тоже нужны.

   Выпили и за рынок, и за груши, и за бананы…

   Словом, за весь торговый ряд.

   А жена Кирилла не перестает тарахтеть.

- А ты, Сережа, пройди с Кириллом, посмотри, какой огород у нас. А потом в баньку сходите. Попарьтесь.

   Прошлись, посмотрели и огород, и баньку. Огород оказался очень хорошим, банька лучше всех бань, париться не захотели, так как Кирилл сказал, что они на войне отпарились и вернулись на старое место.

- Участок у тебя просто класс, - сказал Сергей. - Целый час ходили, ели обошли.

- Ты не знаешь, что он у меня еще и растет. Я иногда целую ночь по нему хожу и не могу весь обойти. Нужно выпить и за огород, и за баньку.

   Выпили и за огород, и за баньку, ну, конечно, и за участок, который что ни ночь, то разрастается.

- Видишь, как хорошо на душе, - сказал Кирилл. - И за баньку, и за огород выпили, а ты каменный мешок. Ты себе такой участок заведи. А если не сможешь, я тебе помогу. Половину своего на машину погружу и тебе отвезу. Так что выпьем за твою баньку. А за каменный мешок пить не будем.

- Не будем. Я теперь вместо жены на рынок буду ходить.

   Так и просидели они до полуночи в гараже. Алена была рядом. Все тарахтела то о рынке, то о даче, а Сергей и Кирилл: помнишь, да помнишь

   Уехал Сергей на третий день. Он, может быть, уехал бы и на четвертый, и пятый… Да жена обзвонилась.Сказала, что гости приехали.

================================