СЕРЖАНТСКАЯ ШКОЛА Глава 7 (Продолжение: прошлое – настоящее....)

   Прожил Иван у Марии Фёдоровны год, за квартиру денег она не брала, подкармливала, порой и деньги давала, когда их не было, чтобы сходил в кино,  на танцплощадку. Обзавёлся  друзьями, шестиструнной гитарой, блатными песнями, познакомился с девушкой Ада, поклонник которой по кличке Цыган сидел в тюрьме за воровство.

Его дружки пытались избить Ивана, но дело не выгорело. Компания Ивана оказалась покрепче.

   Иван Андреевич не помнит лицо Ады, затерялось оно среди других лиц.  Помнит только её шелковистую косу, от которой исходил полынный запах.

 

- Буду ждать тебя и поженимся, когда из армии вернёшься, - говорила Ада.

   А Иван не вернулся в Ворошиловград. Заколесила его жизнь после армии  в Москву и замкнулась душа Ивана на московских девчатах.

   В армии  он служил: в сержантской школе, которая находилась на Украине, недалеко от города Остёр, возле деревни Выползово, окружённой одними песками.

   Сначала ехали поездом, мелькали станции, полустанки, убегала степь, всё дальше и дальше отдалялся Иван от  дома, потом плыли на барже. Грустно было уезжать с родного края. Иван сначала хотел сбежать, но отбились мысли от побега,  потому что тупиковой была дорожка, потом одолело любопытство, стал думать, что ждёт впереди?

   Когда высадились на берег, новобранцам приказали  снять всю одежду и побросать в кучу, на которую тотчас налетели выползовцы. Растащили, оставив пустое место.

- Вот так всегда, - сказал сопровождающий старшина. – Живут с чужого плеча. При немцах служили им, потом покаялись нашим. Их и не тронули. А что вас касается, ребята, то увольнительных  не будет. Ходить некуда. Втягивайтесь и привыкайте. Поблажек не ждите.

   Казарма была огромной с большими светлыми окнами, двухъярусными железными кроватями с аккуратно заправленными синими шерстяными одеялами. Блестящий, коричневый пол, пахнущий мастикой. Выдраенный  туалет. Через окно были видны курилка,  огромный плац с трибуной, спортивный городок с брусьями, перекладинами, полосой препятствия..., а всё окружал высокий бетонный забор.

   Это был новый, неизвестный Ивану мир, обрушившийся на него жёсткой дисциплиной и беспрекословным подчинением, в котором ему пришлось прослужить три года; от солдата до старшины..

   Служба была не кнутовой, но и не пряничной. Выжимала сержантская школа слабость, отбивала  разухабистые гражданские привычки,  крепила тело, выбивала высокомерие и заносчивость. Порой так наседала и накаливала, что, казалось, сломит, но не ломала, а  ковала  из нескладных парней мужиков.

   Особенно запомнились Ивану  десяти километровые марш – броски с  полной выкладкой:  автоматами, пулемётами, гранатомётами, в противогазах... Нагружали под завязку, необременёнными оставались только кирзовые сапоги. Дорогу выбирали не ровную и не гладкую, а петляющую, где побольше было песка и  оврагов. Скатывались новобранцы с овражных склонов. Если не удавалось  ногами взять крутизну, то ползли, цепляясь руками за всё то, за что можно было зацепиться. Хрипели ребята, взрывали  песок  сапогами, трещали и  ломались  мелкие кустарники под тяжёлым солдатским бегом. Полыхало в груди, бешено отмахивало сердце, гоняя и кипятя кровь. Горело горло, словно в  него горящих углей насыпали, давила сухота, наливались свинцовой тяжестью ноги, выпаливались мысли в голове, оставляя одну: бежать! не останавливаться! не сбивать дыхание! Мерещилось в глазах, и туман застилал глаза. Ориентировались на крики рядом бежавшего  взводного или ротного, чтобы не сбиться с направления. Оглядывался Иван порой назад и видел дорогу, по которой, будто промчалось стадо разъярённых буйволов.  На марш - бросках, если кто отставал, снимали ремень, один конец заматывали на руку, другой бросали выдыхавшемуся товарищу и тащили. Не помочь – считали постыдным делом. По команде «Окопаться» вгрызались сапёрными лопатками в землю. Добежав до финиша, срывали противогазы и выливали пригоршни пота, валились на землю, как снопы, а отдохнув, перехлёстывались  анекдотами, вспарывая  воздух оглушительным хохотом, словно и не было мучительной боли, разрывавшей грудь и заарканивавшей горло.

   Летом задыхались от жары на стрельбище, комками выхаркивали песок от налетавших бурь, осенью глотали пропитанный дождями воздух, от которого хлюпало в лёгких, зимой коченели пальцы на крючке автомата или пулемёта, слезились глаза, но взгляд выхватывал на короткий миг мишень, и этого было достаточно, чтобы прошить её.  А весной не забывали и службу, и считали дни до дембеля. На втором году месяц вырубали и пилили деревья в лесу за тридцать километров от казарм, чтобы освободить место и построить танкодром.  Корневища от спиленных деревьев были таким огромными и настолько  крепко вросшими в землю, что их выдёргивали прицепленными друг к другу двумя  танками. Болезненно  досаждали атаки полчищ  мошкары, которые облепливали лица,  пробивались в сапоги и грызли так, что портянки пропитывались кровью.

   Резкого различия в службе между офицерами и солдатами (будущими сержантами) почти  не было. Одно только. Офицеры спали дома, а солдаты в казармах. Не было также и хвастливого, кулачного различия между  прибывшими служить и старослужащими, как не было мордобития и издевательств, а был магический дух соревнования, который горячил силу, поднимал волю, превращая её в неудержимое стремление быть первым на лыжных гонках, упражнениях на гимнастических снарядах,  в рукопашном бою, на полосе препятствий.

   Школа  часто подвергалась проверкам, как из штаба Киевского военного округа, так и из Москвы. Приезжал даже тогдашний министр обороны Малиновский, любивший  смотры. Плац трещал и выгибался от строевого шага, гремела, не выдыхаясь, песня.

   На втором году службы случилось то, что должно было случиться. Иван чуть не попал под суд

- Помню чётко, что сделал всё, как положено, - говорит Иван Андреевич, - но откуда взялась пуля, и кто руку мою отвёл, а если бы руку  не отвёл, повернулась бы моя жизнь, а в какую сторону?

   Загадка это для него, потому что  немало приключалось  необъяснимых историй с Иваном Андреевичем на войне в Афганистане. Часто беда накатывалась на него, но не добивала.

   В тот раз был он помощником дежурного по части: Майора  Ремнёва.  Дежурство подходило к концу. Разрядив пистолет, Иван почувствовал неудержимое желание поиграть с пистолетом. Словно, детство накатилось на него, в котором самой любимой игрой была «войнушка» с восторженными криками «ура!», знаменитыми фамилиями. Он, как бы в  шутку прицелился в майора, который стоял спиной к нему, но что-то толкнуло Ивана, он направил ствол пистолета в пол и нажал спусковой крючок. Громыхнуло, прошила пуля пол. Побелел лицом Иван, будто всю кровь с лица выкачали, но на ногах удержался. Майор случай скрыл.

- Сейчас ребятишки так, как мы играли,  не играют, - говорит Иван Андреевич. – Компьютер забит играми в войну. Виртуальный мир становится реальным.

   Ивану Андреевичу не раз приходилось бывать после перестройки в воинских частях, но то, что он видел, не шло в сравнение с прошлым временем. И он думает, что тогда был солдат в силе духа и песни, потому что оставалось ещё поколение, воевавшее в Великую Отечественную войну, а в  нагрянувшую перестройку наверх выкарабкались авантюристы, задурманив нижних.

   Он часто вспоминает сержантскую школу и верит, что это было самое лучшее время в его жизни. Когда его спрашивают, неужели не было другого, лучшего времени: любовь, рождение детей, он отвечает: всё это было, но армия запомнилась больше всего. Он отвечает так, потому что откатывается  здоровье от него,  идёт  на убыль, а в сержантской школе оно шло только в рост.

   «Мне нужно здоровье не ради здоровья, - думает он, - а ради другого, иначе  обвалится и рухнет семья».

   На втором году получил Иван  телеграмму от матери:  умерла баба Ева, попроси отпуск и приезжай.

- А сколько  твоей бабки лет, - спросил ротный: капитан Рубцов, когда Иван пришёл просить отпуск.

   Капитан был Рубцовым не только по фамилии, но и по лицу с вертикальным  шрамом на лбу, а также по душе. Он изматывал солдат на плацу и говорил, что строевой шаг, когда носок сапога поднимался до уровня плеча, лицо солдата, как у кремлёвцев возле мавзолея Ленина.

- Вот так нужно делать.

   Взлетала нога капитана, а после с такой силой прикладывалась к плацу, что из под неё искры вылетали.

- Сто один год, - ответил Иван.

- Много прожила старушка. Какой она  была?

- С дедом ровно прожила. Нашей семье помогала.

- А что же отец?  Плохо зарабатывал?

- Он с войны пришёл, устроился в депо. Как-то сбрасывали рельсы с насыпи, и ему ногу перебило. Инвалид, - соврал Иван.

   Не повернулся язык сказать правду об отце, потому что не раз слышал от матери: не дело сына позорить отца.

   Положили бабу Еву рядом с дедом Митькой, который  перед своей  смертью, подозвав  Еву и мать,  сказал.

- Не:  справился я с Андреем, не отучил пить, как не бился. Простите меня и  оставьте его. Он уже пропащий. Смотрите за внуками. Они будут наш род тянуть.

   Умер дед неожиданно. Вышел утром во двор  во время дождя, глянул на затуманенное солнце и упал. Похоронили его, как он и велел, на самом высоком бугре, с которого было видно всё село Хорошее.

- Гарное  кладбище, - сказала мать, когда они возвращались с похорон бабы Евы.

- Чем же оно гарное, - вспылил выпивший отец. – Ёлками, памятниками и крестами, а что в земле?

- Не понял ты. Понемногу собирается наша родня в кучку. В одном месте: дед Митька, баба Ева, тётя Феня, Людмила. Бог даст, все рядышком будем. Станем в гости  там ходить друг к другу,  и, может, по-другому заживём.

- Ты, как Феня стала говорить, - бросил отец. – Ходить там в гости. А ты знаешь, что там?  Была? Видела?

- Блажен, не видевший, но уверовавший, -  тихо ответила мать. – Феня, как  Митька и  Ева,  без боли  умерла. Легла на кровать, повернулась к стене, вздохнула и всё. Она с радостью ушла. Не по душе была ей наша жизнь. А вот, как мы умирать будем, ещё неизвестно...

   На третьем году службы стал Иван готовиться к поступлению  в Университет имени Тараса  Шевечнко в Киеве, Рубцов хотел по согласованию с командиром части направить его в институт военных переводчиков, а верх взял  Зяблин Иван Тимофеевич: шеф особого отдела.

- Будешь сдавать экзамены в самый лучший институт, - сказал Иван Тимофеевич: полковник с острым, не мигающим взглядом, короткой, седой стрижкой и добродушной улыбкой. – Научишься и самолёты водить, и вертолёты, и стрелять прицельно через плечо,  не оглядываясь.

   Навесил на уши Ивану, а дальше закрутилось.

   Затаскали его медицинские осмотры, собеседования. От матери и отца посыпались ворохом испуганные письма: сынок, ты кого – то убил или тебя в тюрьму хотят отправить, нас тут заставляют писать о прадеде Николке, деде Митьки... о всей нашей родне.

   Иван и сам толком не знал сначала точное название  учебного заведения, куда его направляют, а когда узнал, то передал письмо через проводницу поезда Москва – Ворошиловград, в котором написал:  в Высшую школу КГБ при Совете Министров СССР.

   Батько быстро сообразил, чем «пахнет» такое заведение и в бусугарне во весь голос объявил мужикам, что Ивана направляют в самое высшее заведение, где он будет учиться с сыном Брежнева.

- Это очень выгодно для нас, - сказал он матери, - малость сбрехал,  но теперь весь посёлок будет  в моих руках.

   Так и случилось. Отец оказался поселковым Хлестаковым.

**************************************************************************

1.   ПРОШЛОЕ – НАСТОЯЩЕЕ – ПРОШЛОЕ

2.   ПРОШЛОЕ – НАСТОЯЩЕЕ... (Продолжение: 4 глава).

3.   КОНФЛИКТНАЯ СИТУАЦИЯ Продолжение «Прошлое – настоящее...» 5 глава.

4.   ПАРЕНЬ В ЖЁЛТОМ 6 глава. Продолжение"Прошлое - настоящее - прошлое"