В отличие от лошади, которая считается животным для войны и богатых людей, ослик символизирует мирный труд и скромность достатка. Изображение:Spider.Dog, 2012 г.
Осла нашей соседки Анико звали Вачаган. Был он своенравным, невообразимо упрямым и злопамятным существом. С некоторых пор вход его хозяйке в хлев был заказан — она имела неосторожность огреть упрямую животину метлой по хребту. Еле потом ноги унесла. Вачаган лягался с меткостью снайпера, а не дотянувшись до жертвы копытом, норовил боднуть побольней ушастой башкой.
— Чтоб глаза твои лопнули, барабанная ты шкура! — Ругала в тот день Вачагана с веранды Анико. Спускаться во двор боялась — ждала, когда вернётся с работы муж и запрёт зловредную скотину в хлеве.
— Ия?! — Огрызался из-под лестницы Вачаган. — И-яяя!!!!
— Захрмар!
С того дня Анико в хлев не заходила. Даже корову вынуждена была доить за порогом, потому что Вачаган, завидев её, замирал в проёме двери и не двигался, пока она, не обозвав его болваном, не уносила молоко домой. Анико хоть и сердилась, но вину свою признавала, потому терпела выходки Вачагана. Время придёт — простит. Главное над душой не стоять.
К дворовой живности Вачаган относился с царским высокомерием. Кур в упор не замечал, крик петухов демонстративно игнорировал, пёстрых цесарок, бестолково суетящихся под ногами, брезгливо отгонял мордой. И только с алабаем Делоном установил паритетные отношения — лай не перебивал, личное пространство не нарушал.
К людям относился как получится. Если шлея под хвост попала — мог недовольно фырчать вслед, если нет — источал холодное безразличие. Детей не любил, и только к нам, шести-семилетней мелюзге, оставался благосклонен. Может потому, что мы его морковкой угощали, или же потому, что услужливо меркли в тени его пышного эго.
Летом из Тбилиси приезжала погостить наша двоюродная сестра Изольда. Мы её дружно любили и так же дружно ненавидели — Изольда относилась к нам, как к форменным деревенщинам (коими мы, говоря по правде, и являлись), бегло говорила на трёх языках — армянском, грузинском и русском, есть неспелую смородину с куста отказывалась, ходила с вздёрнутым носиком, распустив по плечам смоляные волнистые волосы. А ещё она через слово повторяла непонятное «вайме», доводя нас этим до белого каления.
Потому мы всё лето с Изольдой собачились и мечтали дожить до того дня, когда она отчалит в свой Авлабар, а после её отъезда до следующих летних каникул отчаянно по ней скучали.
В том году Изольда приехала не одна, а с черепахой Миленой. Размером черепаха была с чугунную сковороду, в которой нани жарила молодую картошку — на топлёном масле, до хрустящей корочки, с луком и зеленью. Цветом от сковороды Милена тоже особо не отличалась.
Черепахой она была достаточно резвой — за полчаса обходила комнату по периметру. Из еды предпочитала капустные листья, яблоки и водяной салат. Спала в картонной коробке, которую ей под жильё определила жена дяди.
Однажды нас попросили сходить к Анико — за закваской для мацуна. Пошли с Миленой, чтоб показать ей богатство местной фауны. Впереди вышагивала я, следом — младшая сестра Каринка, шествие замыкала Изольда, неся подмышкой Милену. Черепаха, несмотря на неудобное положение, вид имела вполне довольный.
Вачаган пасся вольным стилем на грядках петрушки.
— Анико увидит — будет ругаться! — сделала ему внушение я.
Вачаган даже ухом не повёл.
— Покажи ему, — велела я Изольде.
— Вайме, он её не укусит? — попятилась та.
Каринка выдернула у неё из подмышки Милену и сунула под нос Вачагану:
— Видал?
Вачаган перестал жевать хозяйскую петрушку.
Каринка тряхнула черепахой. Та вздрогнула лапками и широко разинула пасть.
— Ия? — аккуратно удивился Вачаган.
— Смотри сюда, — сестра опустила Милену на грядку. Та поползла, перебирая лапками.
У Вачагана сделалось такое лицо, словно ему сотворили чудо. Превратили воду в вино или повернули реки вспять. Он какое-то время ошарашенно наблюдал за черепахой, потом всхлипнул и поплёлся за ней. От грядки к грядке и до дождевой бочки, далее по двору, в сторону тутового дерева, затем к калитке. Возле калитки Милена устала и спряталась в панцирь. Вачаган постоял над ней, вздрагивая ушами, несколько раз ткнул мордой в панцирь и внезапно, расстроившись, взревел.
Анико выскочила на веранду, на ходу перетирая в ступке чеснок. Хотела спуститься во двор, но, памятуя о мстительности осла, благоразумно передумала.
— Что это с ним? — с трудом перекричала противовоздушную сирену Вачагана она.
— Может ему кажется, что черепаха умерла? — крикнула я в ответ.
— Уберите её отсюда, тогда он заткнётся! — Анико пошла к нам, держа наготове ступку. Всполошенная воем Вачагана птица квохтала-курлыкала, разлетаясь по двору, Делон гавкал басом и рвался к нам, гремя цепью и норовя опрокинуть конуру.
Забирать черепаху из-под носа Вачагана было чревато, потому мы просто пялились на него, дивясь тому, сколько силы в его лёгких — ревел он самозабвенно, на износ, видно, вознамерившись никогда не замолкать. Анико боком протиснулась между нами и ослом, передала Изольде ступку.
— Я попробую его отвлечь, а вы уносите черепаху, — велела она.
Мы молча закивали.
— Вачаган! — прокричала Анико.
Ноль внимания.
— Вачо! Ай Вачо!
— Ияяяяяяяяяяяяя!
Анико медленно подвинула пяткой туфли Милену. Мы схватили её и кинулись наутёк, малодушно бросив соседку на растерзание ослу. Но Вачаган её не тронул. С нашей веранды было видно, как Анико гладит его по морде, называя горемыкой и почему-то чемоданом с копытами. Вачаган сопротивления не оказывал, только, охрипнув от рёва, сипел и мотал сокрушённо головой. Вручив тёте вместо закваски ступку с чесночной кашицей, мы пошли прятать в дальней комнате Милену. Чтобы никогда её больше соседскому впечатлительному ослу не показывать.
Вачаган до вечера был задумчив, отказывался есть и пить. На второй день вернулся к своему прежнему амплуа — смотрел на всех свысока, ворчал и пренебрежительно фыркал. Анико, кстати, простил — теперь она снова могла доить корову в хлеву.
Милену мы ему больше не приносили. Лишь однажды Каринка показала из-за забора чугунную сковороду, в которой нани жарила картошку. Если прищуриться, её волне можно было принять за черепаху. Вачаган недоверчиво подошёл, по-собачьи обнюхал сковороду, вздохнул и ушёл щипать базилик с хозяйских грядок. Сковорода чудом не пахла.
Вот казалось бы просто история. Не о людях даже, а об осле. Выкинь из головы и забудь. Но не могу. Благословенна жизнь крохотного городка, где всякая животинка имеет свой несомненный вес и свою биографию.
Свежие комментарии