Зингер... Александра Чернышева

 

 

  

З И Н Г Е Р

 

         Маленького, неуклюжего, едва держащегося на ногах щенка, принёс, однажды, домой мой старший брат. Вся наша большая семья в этот момент была дома. Мы сидели в маленькой, тёплой, уютной кухоньке при свете лампы.                      Электричества в те времена в нашей деревне ещё не было. Отец сидел за столом и читал нам по слогам сказку.     Растягивая слова, он с трудом заканчивал каждое предложение. Нам, девчонкам, было очень смешно слушать его чтение и мы, зажимая рты, краснели от смеха. Тогда мать, отрываясь от шитья, бросала на нас строгий взгляд и мы на какое-то время стихали.

        Тут-то и появился брат.

 

 

 

 - А посмотрите-ка, что я принёс! – весело закричал он с порога. Мы все с любопытством уставились на него. А он, нарочито медленно, запустил руку за пазуху и на свет Божий явился щенок. Маленький, серый комочек раскрыл заспанные глаза и широко зевнул, обнажая тёмное нёбо, розовый язычок и крохотные маленькие зубки. Брат осторожно опустил его на пол и он тут же сделал лужу. Мать недовольно заворчала:

 - Вот, только этого нам не хватало.

         Действительно, в нашей кухоньке уже были другие жильцы. Под палатями жили куры. У печки лежал телёнок. На дворе стоял март, а морозы ещё были крепкие. Куры всю зиму в избе зимовали, а корова отелилась, пришлось и телёнка брать в избу, в сарае было слишком холодно.

        Не обращая внимание на ворчание матери, мы сгрудились над щенком и каждый норовил погладить его по тёплой , густой шёрстке.

 - Сынок, - подал голос отец, -  где же ты его взял? Уж больно он какой-то квёлый.

 - У Азнабая взял. Его пастушья собака ощенилась. Все щенки крупные, крепкие, а этого он хотел на мороз выбросить. Говорит: «Уй, сапсем худой щенок, толк нет», - передразнил брат Азнабая, плохо говорившего по-русски, - это просто чудо, что я там оказался, а то бы точно выбросил.

 - Ладно, пусть живёт, - сказал отец, а слово его было законом в семье. Мы все повеселели. Шутка ли, после того, как несколько лет назад нашу собаку Черкеса волки утащили, мы никак не решались завести себе другую. А тут такой случай.

 - Я, пока шёл домой, - заговорил брат, - кличку ему придумал.

 - Какую?! – хором закричали мы, не давая ему договорить.

 - Зингер, вот какую! – с гордостью сказал брат.

 - У-у-у, Зингер, - разочарованно протянула я, - что это за кличка? Какая-то вовсе не собачья.

 - Собачья, собачья, - стал спорить со мной брат, - много ты понимаешь.

       В конце концов мы все согласились. Пусть будет Зингер, раз так брату хочется.

        Воспитанием щенка занимался не только брат, но и мы – все сёстры. Даже самая маленькая сестрёнка, которой только, только должно было исполниться четыре года, и та почти всё время, когда не спала, играла со щенком, ласково звала его «Зигел», проглатывая одну букву, а другую не выговаривая.

        Когда на улице появились проталины и чуть зазеленела травка, Зингера выпустили на свободу. К этому времени он подрос, окреп и подавал надежду, что вырастит красивым и умным псом.

        Мы затевали с ним игры в «диверсанта». Кто-нибудь из нас обряжался в лохмотья, на голову натягивал драную фуфайку и прятался за калиткой в густой полыни. Другие начинали натравливать Зингера: «Зингер! Диверсант! Ищи!».

        Он тут же выскакивал за калитку и уткнув в землю нос, с оглашенным лаем принимался бегать туда-сюда. Тогда спрятавшийся начинал потихоньку выползать из полыни. Как только он появлялся в поле зрения пса, тот с рычаньем бросался на него и с остервенением и злобным рычанием начинал рвать в клочья «диверсанта», только куски лохмотьев отлетали в разные стороны. Но, когда Зингер готов был добраться до голого тела, тут уж не зевай. Мнимый «диверсант» сбрасывал с себя фуфайку и кричал: «Зингер, Зингер, это же я!».

         Зингер садился на задние лапы, запалено высунув язык и недоуменно оглядывался по сторонам, как бы спрашивая: «Что это за шутки такие?». А мы покатывались со смеху, и принимались его ласкать, приговаривая, какой он у нас умница. И тогда он ложился на спину, весь расслаблялся, закатывал глаза и довольно уркал.

        Когда началась уборка хлеба и мимо нашего дома по грейдеру потянулись машины с зерном, мы придумали ещё одну игру с Зингером. Долго ему втолковывали, что это не машины едут, а танки, и надо непременно их взорвать, прыгнув под колёса с «гранатами». Как он всё понял, неизвестно, однако выполнял этот трюк мастерски. Мы прятались в овраге у дороги и, как только показывалась вблизи машина, громко кричали:

 - Зингер! Танк!

        Он стремительно выскакивал из оврага перед машиной и также стремительно отскакивал. Бедные водители! Крутили руль, давили на тормоз. Машину бросало из стороны в сторону. Одна чуть не свалилась в овраг. А нам, дуракам, было смешно. Мы просто визжали от восторга, восхищались ловкостью Зингера. Мы не задумывались, что всё это может закончиться катастрофой. Может так бы и случилось в конце концов, если бы не отец, случайно оказавшийся свидетелем наших игр.

        Ох, и всыпал он нам по первое число! Не в физическом смысле, конечно, он нас никогда не бил, а словесно. В конце его сурового монолога, мы стояли, опустив головы, готовые со стыда провалиться сквозь землю.

        Брат в это время работал на перевозке зерна от комбайнов к амбару, и он, от греха подальше, стал брать Зингера с собой. Вечером они вместе возвращались с работы домой пропылённые, довольные и уставшие. Через год брата должны были призвать в армию и он всё время говорил:

 - Вот натаскаю Зингера как следует, обучу его всяким командам и попрошусь вместе с ним служить на границу.

        Такая у него была мечта. Но, поскольку, это было ещё далеко, мы продолжали с Зингером свои игры, правда менее опасные, чем броски под «танки».

        К осени он стал совсем взрослой собакой. Заматерел, шерсть у него густая, серая с подпалинами. На морду – чистая овчарка. Уши только подвели. Одно ухо торчком, а другое висело, как у дворняжки. Глаза умные, прямо человечьи. И всё решительно понимал.

        В те далёкие пятидесятые годы прошлого столетия в деревне никто не запирал двери домов, уходя куда-то. В лучшем случае вставляли щепочку в щеколду. И каждый знал, что хозяев нет дома. А с Зингером мы и этого не делали. Скажешь ему: «Зингер, сторожи!» и он будет неотлучно ждать нашего возвращения.

        Однажды, уже в сентябре, я со старшей сестрой возвратилась из школы. Из сеней к нам навстречу выскочил Зингер и, оглядываясь на дверь в избу, глухо зарычал.

 - Ты чего, Зингер? – спросила я. Но он опять оглянулся на дверь и зарычал. Мы с сестрой изрядно струхнули. Но потом всё же медленно приоткрыли дверь, прислушались. В доме стояла тишина. Осмелев, мы прошли через кухню в горницу и тут увидели свою соседку, тётю Полину. Она забилась в угол под образами и смотрела на нас глазами полными ужаса.

 - Тёть Поль, чего это вы тут?

        Она несколько раз закрывала и открывала рот, прежде чем сумела, заикаясь, произнести:

 - Дык, вот, пришла к матери вашей, а дома никого нет. Я назад, только дверь отворила, а тут, ваша собака, к-а-а-к прыгнет на меня! Еле успела дверь прихлопнуть. Страсть-то какая! – тётя Поля перекрестилась. – Порвала бы в клочья. Вот и сижу уже который час здесь и трясусь от страха, а ну как она дверь откроет? Что тогда?

        Нам, по глупости было смешно, но мы держались из последних сил, пока не вывели тётю Полю на улицу. Она опрометью бросилась к своему дому, что-то бормоча на ходу. Тут уж мы дали волю своему смеху. Хохотали до слёз.

 - Ой! – стонала сквозь слёзы сестра, - сидит, затаилась, как мышь! А Зингер-то! Зингер! Какой молодец!

        Зингер, вышедший вслед за нами, стоял и помахивал хвостом. Мы с сестрой принялись его хвалить и целовать умную мордочку. А он довольнёшенек.

        Об этом случае скоро стало известно решительно всем в деревне. К нам теперь так запросто никто не заходил, а предварительно стучал в крайнее окошко.

        Наступила зима. Зингер облюбовал себе ночлежку на крыше сарая, в сене. Выкопал приличную ямку и спал там. Только в сильные морозы мы забирали его в избу.

        Был такой случай. Жил от нас через дорогу один мужичок. Решил он поживиться нашим сеном. Сугробы снега в ту зиму до самых крыш. И добраться до сена не составляло никакого труда. Ночью он забрался на сарай, надёргал сена, увязал приличную вязанку и уже навострил лыжи в обратный путь. Но не тут-то было. Зингер, затаившись в своей ямке, наблюдал за мужиком до тех пор, пока он не собрался уходить. Вот тут-то он на него и кинулся. Тот мужик со страху бросил вязанку и бежал без оглядки, а Зингер гнал его до самого дома, порвал на нём всю одежонку и даже на теле оставил немало следов от своих когтей и клыков.

        Это уж мы потом узнали все подробности, когда сам мужик пришёл к нам в дом с повинной и за ради Христа просил вернуть ему верёвку. Помню, тогда отец не только вернул ему верёвку, но и сена дал. Мать, было, на него накинулась:

 - Эк, ты какой добрый! Его убить мало! Ишь, зарится на чужое добро!

 - Тише, мать, тише, не кричи, - увещевал её отец. – Не ему дал, скотину жалко.

        С начала учебного года у нас жил и учился в нашей школе двоюродный брат Володя. В их деревне, что в семи километрах от нашей, школы не было. Зимой на каникулы он поехал домой к матери на лыжах и взял с собой Зингера. А когда возвращался назад, то встретил в степи лисицу рыжую. Вот уж тут себя Зингер показал. Он до того загонял эту лисицу, что она с перепугу бросилась вдоль берега реки, стремясь ускользнуть в густой прибрежный кустарник. Зингер нёсся поверх кручи, наверное, хотел прыгнуть на неё сверху, но тут снежный заструг рухнул вниз, накрыв лисицу, а Зингер свалился туда же. Когда лисица стала с трудом выкарабкиваться из-под толщи снега, Зингер её и прихватил. Держал зубами за холку, пока не подоспел Володя. Он связал лисице передние и задние лапы, перекинул её себе через шею, как воротник, и поехал дальше.

        Зингер, с видом победителя, шествовал за ним следом. Как говорил брат впоследствии, он ехал и предвкушал удивление и радость всей нашей семьи. Шкуру лисицы он прочил в подарок нашей матери на воротник к пальто. Жаль только не довелось ему довести лисицу. В километре от дома ему повстречались директор нашего совхоза и агроном, которые в санях направлялись куда-то. Они остановили Володю и отобрали у него лису, чуть ли не обвинив его в браконьерстве. И ни за что не хотели верить, что лису эту поймал Зингер. Рассказывай, мол, сказки.

        Пришла пора брату идти в Армию. И тут его постигло разочарование. Не взяли его в пограничные войска, как он надеялся. Волей, неволей предстояло с Зингером расставание. Брат из-за этого очень переживал. Перед отъездом сел рядом с Зингером, потрепал его по густому загривку и грустно сказал:

 - Вот, друг, какие дела. Непригодные мы с тобой оказались для службы на границе. Уезжаю я. Ты уж меня прости. Ничего, вот вернусь, мы ещё с тобой на охоту будем ходить.

        Машина с призывниками тронулась и покатилась через мост по дороге в райцентр. Мы, сгрудившись, стояли во дворе и долго глядели ей в след. Машина набирала скорость, а вслед за ней бежал Зингер. Дорога, уходящая в даль по полого поднимающемуся холму, была видна нам, как на ладоне. И только, когда машина готова была перевалить через Шумову гору, мы с трудом различили маленькую точку, движущуюся в обратном направлении. Это Зингер возвращался домой…

 

 

        Да, необыкновенный был пёс. После, когда его не стало, были у нас другие собаки, но они не шли ни в какое сравнение с ним. Он так и живёт в нашей памяти до сего времени.