Глава 4

 

      Родилась Анисья в Польше, в семье зажиточного шляхтича Казимира Шамова, владеющего богатым хутором вблизи города Вильно. Мать Анисьи, Мария, была второй женой Казимира. И был он старше её на добрых три десятка лет. От первой жены, умершей от неизлечимой болезни, у него осталось пятеро сыновей, младший из них был ровесник Марии.

Сыновья Казимира люто возненавидели свою мачеху. И только крутой нрав отца вынуждал их сдерживать свои чувства. Мария вышла замуж за Казимира не по своей воле. Когда-то, после очередного еврейского погрома в г. Вильно, её, шестилетнюю, насмерть перепуганную девочку, обнаружил в костёле под скамейкой, ксёндз. Из сострадания приютил её, окрестил в христианскую веру, и воспитывал до 17 лет.

      К семнадцати годам Мария расцвела необыкновенной красотой. Кто бы на неё не посмотрел, так и ахал: «Чистая Божья Матерь сошла с иконы».

      Казимир, увидев Марию впервые, был поражён её красотой и возжелал непременно на ней жениться, хотя по возрасту она ему в дочки годилась. Ксендз уговорил Марию выйти замуж за этого богатого, всеми уважаемого человека, искренне полагая, что она будет жить у Казимира в достатке и довольстве, и всегда будет под надёжной защитой.

      Так в 17 лет она стала женой Казимира. Правду сказать, тот её боготворил. А когда Мария родила девочку, это после стольких-то сыновей, радости его не было конца. Каждую свободную минуту он проводил с Марией, наслаждаясь её обществом и забавляясь с малышкой. Хотя Мария и не любила его, но она была бесконечно благодарна ему за его доброту к ней и безмерную любовь к её дочери.

      Может- быть вся жизнь Анисьи сложилась бы совсем иначе, но нагрянула беда. Всю их семью, равно как и другие , были высланы по царскому указу в далёкие, неведомые Оренбургские степи. Русский царь жестоко расправлялся с теми, кто шёл против него. А Польша, в состав которой в те времена входила Прибалтика, частенько бунтовала против царя, добивалась своей независимости. В последних событиях были замешаны многие шляхтичи, в том числе и семья Шамовых.

      В 1884 году, когда Анисье было чуть меньше годика, длинный обоз высланных семей, сопровождаемый отрядом жандармов, тронулся в далёкий путь. По рассказам матери Анисья знала, как много пришлось претерпеть в пути и уже здесь, в Оренбургских степях. Оставили их в чистом поле и сказали: «Здесь будете жить».

      У сосланных, в большинстве своём людей состоятельных, остались кое-какие ценности и деньги. Деревню возводили на голом месте. Казимира выбрали старостой. Он руководил всей постройкой и от имени общины, имел связь с властями. Отстроенную деревню Казимир назвал Марьевкой, в честь своей жены. Хоть и были этим некоторые недовольны, но благоразумно молчали. Для своей семьи Казимир вместе с сыновьями поставил большой дом. Семья большая, вместе с детьми за стол садились до 20 человек. Завели хозяйство крепкое – лошади, коровы, овцы, разная птица. С утра до ночи вся семья трудилась не покладая рук. Только Марии, жене своей, хрупкой и слабой, не позволял Казимир работать. Этим вызывал к ней ещё большую ненависть всех домочадцев. Особенно лютовали снохи, жёны сыновей. Так прошло больше десяти лет. На одиннадцатом году жизни в Оренбуржье, скоропостижно скончался Казимир. Анисье в ту пору исполнилось 11 лет. Их жизнь с матерью в доме отца после его смерти, превратилась в сущий ад. Теперь они питались скудными объедками, а порой за целый день и этого не видели. Всю накопившуюся зависть и ненависть все домочадцы единодушно обрушили на Марию и Анисью. Отец в своём завещании наказывал сыновьям оберегать его жену и дочь. Но это осталось неизвестным Марии. Издевались над ними зло и изощрённо.

      Чтобы не умереть с голоду и как-то поддержать мать, Анисья пошла в люди. Работала тут же в Марьевке, в семьях своих зажиточных сородичей – двоюродных и троюродных дядей и тётей. Нянчила детей, пасла гусей, помогала по хозяйству. Много чего приходилось делать. Домой возвращалась затемно. Старалась прошмыгнуть в комнату матери незаметно. В кармане платья приносила матери то кусок хлеба, то бумажный кулёк с кашей, а порой и пряник. Мать она всегда заставала в одной и той же позе. Сидя у окна, она с тоской глядела на улицу. Здоровье её совсем пошатнулось после смерти Казимира и она на глазах чахла, таяла, как свеча. Её большие, чёрные, кроткие глаза смотрели на Анисью с жалостью. Притянув к себе дочь, она нежно гладила её по волосам, осыпала поцелуями. Крупные слёзы катились по щекам:

 - Сиротинушка ты моя, ненаглядная. Не протянуть мне долго, за тебя душа болит. Как жить будешь?

      Анисья затихала на полу, у её ног. Рыданья подступали к самому горлу, но она всеми силами старалась подавить их, чтобы ещё больше не расстраивать мать.

      Когда Анисье исполнилось 16 лет, она лишилась и матери. Та медленно угасла, не дожив даже до 40 лет.

      Анисья понимала, что в этом доме ей места нет. Невыносимо было оставаться в этом доме, в этой деревне, где после смерти отца она ничего, кроме унижений, не видела.

В один из погожих осенних дней Анисья, собрав свои нехитрые пожитки в узелок, тихо и незаметно покинула дом. Она решила попытать счастья в другом месте. Кроме села Георгиевка, где когда-то давно она была вместе с отцом и матерью, других сёл Анисья не знала. Вот туда-то и направила она свои стопы.

      Правду говорят, что человеку не дано знать, где и как он встретит свою судьбу. Судьба настигла Анисью на пол - пути к Георгиевке, в лице Емельяна Фурсова. Поражённый её красотой, Емельян круто осадил коней и предложил подвезти её. Она несмело примостилась рядом. В пути, как без разговору? Вскоре он уже знал всю её нехитрую историю и проникся к ней горячим сочувствием. Она так ему понравилась, так пришлась по душе, что к концу пути он твёрдо принял решение, добиться её благосклонности и жениться на ней. Такое скоропалительное решение его самого поначалу немало удивило. Чуть ли не с отрочества он был избалован женским вниманием. Девки так и льнули к нему. А вот, поди же, ни к одной не ворохнулось в душе ответное чувство. Анисья же словно поразила его сердце стрелой. Оно, то млело, то билось у самого горла, впору задохнуться.

     На счастье Анисьи, Емельян знал одну купеческую семью, куда требовалась няня. Он подвёз Анисью  к дому и представил её своим знакомым, не забыв на ухо шепнуть хозяину, что это его будущая жена, на что тот в ответ только глаза округлил от удивления. В этом доме Анисье жилось хорошо. Хозяева её не утруждали работой по дому, а дети были до того послушные, что заниматься с ними – одно удовольствие. Емельян частенько заглядывал сюда, чем приводил Анисью в смущение и трепет. Он ей тоже пришёлся по сердцу, однако она и мысли не допускала надеяться на что-то. Всё-таки он сын известного в селе вальщика, а она кто? – бездомная бедная девчонка. Она даже не понимала того, до чего хороша собой. Каждый раз, при встрече с Емельяном, щёки её вспыхивали жарким румянцем, сердце начинало бешено колотиться, она не смела поднять на него глаза.

      И, когда через полгода нагрянули сваты, Анисья от радости чуть не лишилась чувства. Сыграли свадьбу, и они счастливо зажили в своём доме. И ни одной минутки Анисья не пожалела о том. Наоборот, с годами они всё ближе и ближе припекали друг к другу.

      Сейчас, вспоминая всё это – Анисья счастливо улыбалась Не каждой женщине выпадала такая редкостная удача. Переполненная нежностью к мужу, она тихо шептала:

 - Ничего Емельянушка, ничего, родимый, всё с тобой перетерпим, все невзгоды перенесём. Будет и нам чему порадоваться. Не век же это лихолетье будет длиться.

      Она ещё крепче прижалась к мужу и стала незаметно засыпать. В деревне в некоторых дворах подали голос первые петухи.

     Не знала Анисья, не ведала, что не будет у неё будущего с любимым Емельяном, что беда уже стоит у ворот.

 

 

Глава 5

 

      За окном чуть светало, когда в дверь загрохотали тяжёлыми ударами. Анисья испуганно вскрикнула, с хватилась руками за сердце. Она стала судорожно тормошить мужа. Емельян никак не мог прийти в себя от тяжёлого сна. А в дверь уже ломились незваные гости. Проснулись дети, перепуганные, они ударились в рёв.

 - Открывай, хозяин, - раздался за дверью грубый голос, - а не то дверь вышибем.

      Емельян , шатаясь пошёл к двери, а Анисья торопливо натягивала на себя одежду. Отлетел крючок, дверь распахнулась и в избу ввалились три здоровенных мужика, вооружённые винтовками с примкнутыми штыками. Бесцеремонно оттолкнув Емельяна в сторону, они протопали промёрзшими сапогами в передний угол и тяжело плюхнулись на широкую лавку. Колючими, жадными глазами обшарили всю горенку. Анисья, трясущимися руками, успокаивала детей. Всё внутри у неё дрожало от страха. Емельян, едва пришедший в себя, стоял посреди горницы, в упор разглядывая пришедших.

 - Ну, чо уставился?! – грубым простуженным голосом закричал один из них на Емельяна. – Запрягай свою конягу, повезёшь нас в Казанку.

 - Такой коняги, чтоб вас везти, у меня нет, - решительно отрубил Емельян. – А какая есть, так та и одного не увезёт, ослабла от бескормицы.

 - Ну, ты это брось! – угрожающе выступил вперёд другой мужик, - бескормица, ишь чего удумал, обмануть нас хочешь. У тебя во дворе целый воз сена стоит, на себе что ль привёз?

 - Хочешь, чтобы твои жена и дети живыми остались – иди запрягай. А то мы можем и на штыки их поднять, нам не впервой.

      В глазах Емельяна полыхнула ненависть, но он молча стал одеваться. Анисья рванулась к мужу, заслонила его собой. Глаза её полыхали гневом.

 - Не пущу! – закричала она, - хоть убейте, не пущу!

      Один из мужиков поднялся, подошёл к ней почти вплотную и с коротким замахом ударил её прикладом по голове. Анисья без звука снопом свалилась на пол. Что было дальше, она не видела и не слышала.

     Очнулась от нестерпимого холода. Дверь в избе была полуоткрыта. Рядом с ней на полу сидели, прижавшись друг к другу, зарёванные, окоченевшие дети. Анисья с трудом поднялась на колени. Голову разрывала жгучая боль. На полу растеклась застывшая кровь. Превозмогая боль, она поднялась и, шатаясь, добрела до двери, захлопнула её, накинула крючок. Одну за другой перенесла девчонок на свою кровать и укутала их одеялом. Выстужённая изба была похожа на ледник. В отуманенной болью голове билась только одна мысль: «Что с Емельянушкой?!». Страшно было подумать, что они могли с ним сделать.

      Метель на улице утихла. День был солнечный и морозный. Анисья решилась выйти во двор. Снимая с крюка свой старенький кожушок, обратила внимание, что никакой другой одежды не осталось. Тулуп, новый полушубок Емельяна, зипун, её большой шерстяной клетчатый платок – всё исчезло. Не нашла она и новых валенок, ни своих, ни мужниных. Совсем недавно их привёз отец Емельяна. Свалял валенки не только для неё и Емельяна, но и для детей.

 - Вот, сношенька, принимай, - сказал тогда свёкор. – Носите на здоровье. Из последней шерсти свалял. Теперь не скоро придётся своим ремеслом заниматься, времена-то какие пошли, самому хоть бы живу остаться.

      Анисья вышла во двор. Ослепительное солнце ударило в глаза. Мороз был такой сильный, что сразу перехватило дыхание. Анисья закрыла глаза, привалилась к перилам крыльца и долго стояла, пока не прекратилось кружение в голове. На снегу лежало сваленное с саней сено. В хлеву стояла одна корова. Давно не кормленная, она жалобно мычала. Куры все до единой исчезли. Анисья бросила корове сена, набрала в дровянике охапку дров и, еле перебирая ногами, вернулась в избу. Дети, пригревшись под одеялом, крепко спали. Анисья растопила печь, поставила с краю, почти у самой загнетки чугунок с картошкой, а сама присела на лавку, ощупала руками голову. Пульсирующая боль немного утихла. На голове, чуть выше уха, вздулась шишка величиной с кулак. Из рассечённой кожи всё ещё сочилась кровь.

      «Если бы такой удар пришёлся в висок, меня бы уже и в живых не было», - невесело подумала она. Достала из сундука чистую полотняную тряпицу, развела холодную воду с золой, намочила тряпицу и приложила к ране. Сверху туго затянула платком.

      Чтобы не делала в этот день Анисья, её мысли неотвязно возвращались к Емельяну. Сердце болезненно сжималось в предчувствии беды.

 

Глава 6

 

      Солнце повернуло на закат, когда у ворот заскрипели полозья саней. Анисья выскочила во двор в надежде, что это вернулся муж. От ворот шёл сосед, живущий через два дома от них. На руках он нёс что-то большое, бесформенное. И только, когда он подошёл почти к самому крыльцу, она с ужасом узнала своего Емельянушку. Из-под тулупа, в который он был завёрнут, видны были только босые ноги и мертвенно-белое лицо с закрытыми глазами. Истошно закричав, Анисья кинулась навстречу, но силы оставили её. Теряя сознание, Анисья рухнула в сугроб.

       Сознание медленно возвращалось к ней. В избе было много народу, а вокруг её мужа хлопотали соседки. Усиленно растирали его снегом с ног до головы. Анисья с трудом поднялась, подошла к мужу, лежащему без сознания на широкой лавке, и стала перед ним на колени. Припала головой к его холодному, бесчувственному телу и зашлась в рыданиях.

 - Ты, Анисья, чем рыдать, помогла бы нам, - раздражённо сказала одна из женщин, - вишь, обморозился он весь, но ещё живой, дышит.

      Анисья, окрылённая надеждой, вскочила, набрала из таза полную пригоршню снега и, заливаясь слезами, стала усердно растирать мужу руки, грудь, ноги, лицо. Кто-то из мужчин принёс бутылку самогонки. Растёрли ещё и самогонкой. Укутали в одеяло. Под голову положили подушку. Через некоторое время Емельян громко застонал и открыл глаза. Блуждающим взором окинул всех. Ему влили в рот полстакана самогонки. Захлёбываясь, он зашёлся мучительным кашлем. Всё его крупное тело сотрясала дрожь. Потом он опять впал в беспамятство. Соседи все разошлись, а Анисья сидела рядом с мужем, держала его руки в своих,  и с каждой минутой чувствовала, как сильней и сильней растекается нестерпимый жар по всему его телу. Рядом жались к ней испуганные дети.

 - Тятя, тятя, - жалобно взывали они к отцу.

      Но отец уже ничего не видел, не слышал, не чувствовал.

      К утру Емельяна не стало. Сгорел, не приходя в сознание. Опустошённая, окаменевшая Анисья сидела у тела своего мужа, жгучая боль, казалось, пронзала всё её тело. А внутри нарастал гнев и ненависть к нелюдям, которые так обошлись с её любимым Емельянушкой, лишили крепкой опоры в жизни, осиротили малых детей.

      Это было крушение всех надежд, которые она лелеяла в своём сердце. Обрушившееся несчастье сломило её, придавило, как жерновами. Впереди маячила одинокая, горемычная жизнь и беспросветная нищета.

 - Господи! За что ты меня покарал?! – в исступлении крикнула Анисья.

 

Эпилог

 

      Наступал новый день, солнечный и морозный. Снег искрился всеми цветами радуги. Деревья и кустарник укрылись густым куржаком. Воробьи весело чирикали под застрехами. На неопавшие ягоды красной рябины налетела стая снегирей. Но никто не замечал всей красоты природы, никого она не радовала и не волновала.

      О, жестокое время! Будь ты трижды проклято!

 

Александра Чернышева,

Орск, февраль 2014 года.