ФУНДАМЕНТАЛЬНО-ОБРАЗУЮЩЕЕ БЫТИЕ
-
1.
Иван Фёдорович Барабан – самый заядлый рыбак в станице. Вернувшись с речки на мотоцикле, который уже отживал свой век, но ещё бодро и весело катал своего хозяина по степным дорожкам, Иван Фёдорович, вытащив из люльки пол-мешка рыбы, высыпал её в огромный алюминиевый таз. Накачал в него воды из колонки и, полюбовавшись плескавшейся рыбой, довольным направился в летнюю кухню, чтобы отобедать наваристого мясного борща с горьким перцем, чесноком и рюмкой, заполненной чистым, как слеза, самогоном, настоянным на мяте. Потом размяться на железной кровати под раскидистой яблонею, взбодриться душой и телом и снова зарулить на кухню. Словом, дотянуть день до вечера марш-бросками с кровати за стол и наоборот, но... «Но» оказалась его жена Мария Фёдоровна. Хорошая и покладистая женщина, о которой станичники говорят, что своим криком она может заглушить все уши в станице, и тогда будет не просто станица, а станица глухонемых.
- Всё рыбачишь, да рыбачишь, - налетела она. В голове Ивана Фёдоровича раскатисто прокатился гром. - С вечера ушёл, - запустилась Мария Фёдоровна, - а в обед пришёл. Я объелась рыбой. Во. – Она полосонула правой ладонью по увесистому горлу, - у меня скоро плавники и жабры вырастут, и хвост, как у русалки, даже коты от неё отшибаются и отпихиваются. Они рыбой пропахли. Их скоро другие коты за рыбу станут принимать и жрать. Огурчиков хочется.
- Так вырви на огороде, - Иван Фёдорович попытался обойти жену с левого фланга, закупорившую проход на кухню, но попытка схлопнулась, так как жена, набрав побольше воздуха, плотно закрыла вход.
Впрочем, она могла и не набирать воздуха. Она, когда заходила на кухню, раздвигала дверной проём руками и втискивалась, пыхтя и ругая мужа, помешанного на удочках, поплавках, грузилах, червяках....
- Да разве это огурцы, - застрекотала она. – Кабачки. Как поросятки. Чтобы их в рот запихнуть, нужно иметь вёдерную глотку. В человеческую они не залазят. Жёлтые. А я вчера у твоего брата Петра была. Вот у него огурчики, - отстреливала она, наступая на мужа, который оттягивался назад, выискивая щель, в которую можно было бы проскользнуть к борщу и рюмке. - Маленькие, с пупырышками, - слезливо заголосила она. - Полня кухня. На полу валяются. Сходил бы к нему, - набирая темп, с надрывом выводила она. - Ты бы ему две, четыре рыбки, - она быстро поправилась, - три принёс на уху, жарку, сушку, а он тебе огурчики.
«Раскупорилась, баба, - отчаявшись выйти на передовую линию для атаки, подумал Иван Фёдорович, - не даст и рюмку».
- Не дам, - отрапортовала жена.
«Телепатка, - подумал Иван Фёдорович, - тайные мысли угадывает».
Отбиваться он не стал, потому что побаивался, что жена могла навесить на него не только огурчики, но и астраханские арбузы, дыньки-колхозницы, которыми был завален, по её словам, погреб хозяйственного Петра.
- Ладно. Схожу, - выдавил он. - Только ты же знаешь его. Заболтает, заговорит, так что и об огурчиках забудешь. Он всех мужиков уже заговорил. От него выходишь, как шальной. Вроде и мозги на месте, а в мозгах не поймёшь что. Что он в этот раз придумает?
2.
Брат сидел на порожках и перебирал в пластмассовом ведре полюбившиеся Марии Фёдоровне огурцы. А они были действительно маленькие и с пупырышками. Увидев Ивана Фёдоровича, Петро выбрал с ведра два маленьких огурца и начал подбрасывать вверх. Он, словно жонглировал ими, как в цирке. Потом на лету перехвати огурец зубами, зажал его во рту. Второй огурец неизвестно, как оказался в зубах Ивана Фёдоровича. Как он оказался – не знаем, но то, что он оказался – это мы знаем точно.
- Молодец, - похвалил Петро. – А если попробовать с арбузами? Подловишь.
Иван Фёдорович попытался что-то сказать, но вместо слов послышалось мычание, и он со злости выплюнул огурец. Возвращаться к жене с одним огурцом, торчащим в зубах, это не входило в его планы
- Я тебе рыбку принёс, - ласкаясь, как кот, сказал Иван Фёдорович и закосил взгляд на кухню до такой степени, что чуть не вывернул глаза. – А ты мне огурчиков.
Жена оказалась совершенно права. Пять вёдер с горкой. Россыпью на полу. Он заглянул бы и в теплицу, чтобы проверить наличие огурчиков, но, перехватив насмешливый взгляд брата, воткнул свой в землю, словно хотел просверлить её.
- Я принёс тебе рыбку, - увеличивая кошачью гибкость, повторил Иван Фёдорович, поднимая взгляд, и нацеливая его на брата, - и уху сваришь, и пожаришь, и ещё останется. А ты мне огурчиков.
- Это хорошо, - ответил Петро, зацепив закошенный взгляд Ивана Фёдоровича, а потом крикнул жене. – Натаха. Иван рыбку принёс. Ты подойди. Забери. Положи в холодильник и запри кухню.
- А кухню, зачем запирать, - с тревогой спросил Иван Фёдорович.
- Как зачем? Мухи налетают. Продыху от них нет.
Ситуация. Рыба «уплыла» в холодильник на кухню, на двери которой завис чуть ли не амбарный замок, а ведро с огурчиками было зажато между коленками Петра, которые, если бы Иван Фёдорович вдруг рискнул разжать их ломом, то не разжал бы.
- Так мух вроде нет, - отчаявшись, сказал Иван Фёдорович, пощупал воздух и даже оглянулся.
А что ему оставалось делать? Доказывать? Он открыл рот, чтобы сказать, что брат ошибается, летом мухи обязательно бывают, но доказать ошибку брата не успел.
- Это после рыбалки глаза у тебя устали, - мягко заметил Петро, - неправильно всё воспринимают, ты же от поплавка к поплавку бегал.
Брат был не прав. Иван Фёдорович не бегал, а всю ночь тревожно прислушивался и вертел головой, так как он поставил сетку на всю ширину речку и боялся, что наскочит инспекция, отберёт сетку и навесит штраф в двести тысяч рублей.
- Тебе всё караси, да окуни, сомы мерещились, а они большие, ты же мне больших, надеюсь, принёс, - окуньки и караси были маленькие, но руки Ивана Фёдоровича непроизвольно разлетелись в стороны, достав до лица брата.
- Держи, держи, - вдруг истошно заголосил Петро. – А то улетят.
- Что держать, - Иван Фёдорович встрепенулся, как испуганная курица, и завертелся на месте, словно юла.
Он крутился бы, пока Петро не остановил его, ухватив за макушку.
- Руки держи, а то разлетятся, - захохотал Петро. - У меня, брат, на такую рыбку сковороды нет.
Осечка. Иван Фёдорович даже крякнул от досады.
- Это, - начал он, отдышавшись от запального крика брата, который сильно побеспокоил его сердце и нагнал страху. – Знаешь, что...
- Не знаю, - отрубил Петро.
Такое начало не понравилось Ивану Фёдоровичу, потому что оно обещало долгую осаду Петра.
- Это, - насел Иван Фёдорович. - Я хотел бы огурчиков у тебя попросить.
- Так проси, - небрежно бросил Петро. – Я тебе не мешаю. Рот не затыкаю.
Это ещё больше не понравилось Ивану Фёдоровичу. Он крепко замялся и малость сбился. Он как бы перед этим и просил, он точно помнил, что просил, а Петро говорит, что нужно ещё просить. А зачем? И так же ясно. Минут пять Иван Фёдорович обдумывал ответ, но ответ никак не клеился.
- Я не понял, Петро, зачем ещё просить?
- Я тоже не понял, - отрезал Петро. – Ты чётко скажи мне. Просишь или не просишь?
- Прошу, - процедил Иван Фёдорович, заиграв желваками.
- Что просишь?
- Огурчиков. – Разговор как бы выпрямился и, как подумалось Ивану Фёдоровичу, заструился в правильном направлении. - Я же ясно сказал. О-гур-чи-ки, - выдавливая слога, зло протянул он.
-Взамен рыбки. Понял. Древний способ. Называется натуральный обмен. Не пойдёт, - вскинулся Петро. - У меня все огурчики отборные. Можно и в салат, и на засолку, и малосольные. И водичкой обмыл и сразу в рот. А рыба? Да её чистить, потроха вынимать.
- Так Натаха её уже взял и в холодильник положила, - чувствуя, как перехватывает дыхание, сказал Иван Фёдорович, - а сейчас говоришь, что не пойдёт.
- Да Натаха взял её, чтоб она от жары не перекосилась. Да при том у меня все огурцы по покупателям расписаны. Так сказать огурцы с обязательствами на продажу, но я могу нарушить свои обязательства, если ты, - он поднял вверх указательный палец и замолчал.
- Что если я, - не выдержав тягостного молчания, забурлил Иван Фёдорович.
- Если ты меня так попросишь, что моё сознание, - он постучал правым кулаком по лбу, - изменится, и я захочу дать тебе огурцов, не смогу отказать в твоей просьбе. Проси.
- Ну, - затянул Иван Фёдорович, вклиниваясь, по его мнению, в какую-то нелепую игру. - Рыбка очень хорошая, жирная.
- Откуда ты знаешь, что она жирная и хорошая, - налетел Петро. – Ты что уже её ел?
Действительно. Откуда мог это знать Иван Фёдорович. Тупик, но Иван Фёдорович был не тем человеком, которого можно было махом завалить с ног.
- Ты что рыбу не знаешь, - не выдержав, закричал он. – Какая рыба тебе ещё нужна? Как тебя ещё просить?
- Всё правильно ты сказал, - спокойно ответил Петро, - но говоришь ты стандартно, тускло, вяло, огонька в мою душу не забросил, не занёс, не зажёг, и моё сознание от твоего разговора не изменилось, так сказать не вздрогнуло от аппетита, не навалилось на меня, ему не хочется давать тебе огурцов. Проси снова.
- Мать твою. - Иван Фёдорович смахнул со лба пот, обрушившийся, как ливень. – Рыбка свежая, молодая, не старая, - замолотил он.
- Молодая. А ты знаешь, когда она родилась, - перебил Петро. – Ты что при её родах присутствовал?
- Отстань, - отмахнулся Иван Фёдорович, - рыбка не гулящая, непорченая, замуж ещё не выходила.
Ивана Фёдоровича, не занесло, у него было рыбацкое сознание, и если в этом сознании начинала «плавать» какая-то рыбка, то к ней подтягивалось всё, что было связано с рыбалкой.
- На удочку первый раз попалась, на рынке не купленная, в нашей речке ловлена, - выбивал он, - без косточек, не пахнет, на сковороде ещё не жарилась, чешуя целая, с икрой.
- Стоп. – Петро подлавливал слова брата. - Сказал, что с икрой. А говоришь, что замуж ещё не выходила, - подсёк Петро. - Что-то не так.
- Да, какого хрена ты к рыбке привязался, - снова сорвался Иван Фёдорович.
- Не оратор ты, у тебя слово должно быть, как молния, как гром, - перебил Петро. – Моё сознание в прежнем стойле и его нужно вывести оттуда, как коня, чтобы оно загарцевало, копытом ударило, искру выбило, загорелось и вспыхнуло, чтобы я сейчас, как ошпаренный, вскочил и за огурчиками для тебя кинулся... Нет в твоей просьбе такой жилки, как бикфордов шнур, который запалишь, а он бежит, бежит к бочке с порохом, а потом, как рванёт. Вот так и сознание моё должно рвануть и приказать: дай Ивану огурчиков. Ты проси так и обещай мне такое бытие за огурцы, потому что действия сознания зависят от действий бытия, чтобы не ты просил, а я, чтобы я упал на колени, и молили тебя, Ваня, Ваня, ну возьми огурчики. Проси ещё раз и предлагай бытие.
- Да ты что очумел, - громыхнул Иван Фёдорович, да так, что вместе со словами чуть язык не вывалился. – Какое ещё бытие? Провались ты со своими огурчиками с пупырышками. – Он бегом направился к калитке.
- Стоять, - закричал Петро. – Я с рогатки стрелять буду.
Иван Фёдорович тормознул. Петро такой. Будет праща, так он из пращи булыжником запустит, а с рогатки может так сыпануть, что всего накроет и шишаков на башке набьёт.
- Иди сюда. Ладно, - смягчился Петро, глядя на просолившееся потом лицо брата – Посмотрим на это с философской точки зрения.
- Не нужно никакой философской точки, - умоляюще попросил Иван Фёдорович. – Ты, Петя, по-простому, по-житейски, по-братски
- Я и хочу донести свою мысль тебе по-житейски и по-братски. Слушай внимательно. И вникай. Ты должен найти в своих просьбах такое бытие, которое перемкнуло бы моё сознание, да так, чтобы я отдал тебе все огурцы вместе с помидорами. И даже хату со всеми её сараями.
- Натаха, - испуганно закричал Иван Фёдорович. – У Петра мозги зашкворились. Он мне всё ваше хозяйство отдаёт
- Так что ты стоишь. Бери и неси, - весело откликнулась Наташка. – Или тебе помощь нужна. Один не дотащишь?
- Эх, ты, - засмеялся Петро, - не знаешь магию. Поясню, а то по твоему лицу я вижу, что в магии и философии ты запутался. Вот скажи мне, что первично? Рыба. А что вторично? Огурчики. Или наоборот?
- Не знаю, - Иван Фёдорович не успевал стирать пот, который градом катился по лбу. – Не знаю, - он гулко застучал в грудь. – Не хочу я ничего от тебя. Отпусти.
- Ты постой. Не спеши. А я знаю. Если рассуждать по-рыбацки. Что первично червяк на удочке или рыба в речке? А если удариться в философию, то вопрос можно поставить так: бытие первично, а сознание вторично. Бытие определяет и меняет сознание. Но мы будем рассуждать по-рыбацки. Так что первично? Червяк или рыба?
- Конечно, червяк, - тема оказалась по силе Ивану Фёдоровичу, он облегчённо вздохнул, а поэтому без заминки твёрдо ответил. – Без червяка никакую рыбу даже самую оголодавшую на удочку не возьмёшь. На халяву её не зацепишь.
- Вроде бы и правильно, а если рыбы в реке нет, - припечатал Петро. - То, что? Да ты хоть мешок червяков на удочку нацепи, а рыбку- то хрен поймаешь.- Он прямо посмотрел в глаза Ивана Фёдоровича. – По-моему ни рыбка, ни огурчики в нашем случае не могут быть первичными. Это работа для желудка, ожирения, уплотнения нашего грешного тела, чтобы оно не развалилось. Они вторичные. А почему?
Иван Фёдорович совсем запутался от слов брата. Он чувствовал, что нужно что-то сказать и такое, чтобы отбить его атаку и вернуться к исходному пункту, но в голове крутились червячки, удочки, уплотнение тела и отсутствие рыбы.
- Потому что рыба и огурчики хорошо идут под закусь. Понял. Поэтому и вторичны. А вообще, - сказал Петро, посмотрев на жену, зарывшуюся в помидорных кустах, – первичное это она. А почему? Потому что у неё ключ от замка на кухне, а на кухне холодильник с морозильником, а в морозильнике ледяной самогон, настоянный на зверобое, - понёсся он, - а зверобой растёт у меня на огороде. – Пётр запустил скороговорку и с такой быстротой налёг на слова, что они свистели мимо Ивана Фёдоровича, и он не мог ухватиться ни за одно слово
- А огород, - строчил Петро, - я получил от государства, а государство выбираем мы, фундаментально-образующие, - он сделал длиннющую паузу, - потому что мы вкалываем и с нас кормиться государство, а государство у нас больше, чем мой огород, а хозяйкой огорода моя жена. Цепочка замкнулась. Круг пошёл, - выдохнул он. - Так что первично, что вторично в каждом отдельном случае своё. В нашем случае это ключ от замка на кухне, а в кухне, в морозильнике, сам понимаешь, такое бытие, не просто бытие, а фундаментально-образующее, в которое, если загрузишь сознание, то моё сознание сразу измениться и я дам тебе огурчиков.
- Кухня была же открыта, - взвился Иван Фёдорович. – Какого хрена ты тогда говорил Натахе закрыть?
- Да причём здесь кухня, рыбка, огурчики, - Петро выбросил руки вверх, - всё вокруг, куда не глянь, на какую широту и длину не посмотри всё фундаментально - образующее, а фундаментального ни хрена нет и не предвидеться. Иди к Натахе, - бросил он, - и проси, но пообещай ей такое бытие, чтобы оно изменило её сознание, и она открыла бы кухню.
3.
Вечером, когда солнце ушло за горизонт, прибрав с собой дневной жар, а ветерок стал нагонять прохладу мелкими дуновениями, когда некоторые станичники, затопив баньку, отпаривали загустевшее пылью тело, когда другие, рассевшись на лавочках, всматривались в обволакивающую темень, думали, что завтрашний день будет такой же, как и сегодняшний и ничего нового не принесёт, когда молодь рассыпалась по берегу Чира, чтобы искупаться в накопившейся за день тёплой воде, словом, когда станица затягивалась в вечернюю жизнь, которая отличалась от дневной тем, что можно было отдохнуть от нудной, высасывающей силу работы, обламывающей спину, ноги и руки,- Иван Фёдорович, Петро и Наташка уселись на кухне за стол. Петро достал из холодильника самогон, но прежде чем пить, он накапал в стальную ложку и поджёг спичкой – горело. Потом, заставив стол в кухне жареной рыбой и огурчиками, он заглотнул из стакана и сказал, что это не просто фундаментально-образующее, а фундаментально - образующее мужицкую жизнь. Как и должно было быть, оно поменяло сознание и его, и Ивана Фёдоровича, и Наташки. А что случилось дальше? А дальше пошло то, что и следовало ожидать: завязалась цепная реакция. Сознание тоже оказалось фундаментально-образующим и выдало голосистые песни, летавшие до полуночи, а песни подманили на задорные пляски, которые лихо отбивали Иван Фёдорович и Петро вместе с Натахой.
4.
На следующий день Иван Фёдорович, проснувшись, почувствовал неладное в голове и, быстро сообразив, в чём дело, трусцой побежал на кухню.
- Мария, - гукнул он, появившись в дверях, - Я тебе вчера принёс вторичное. Наливай мне скорее первичное, фундаментально-образующее.
- У Петра научился? Какое ещё фундаментально-образующее, - закричала Мария Фёдоровна.
- Самогон, - чётко ответил Иван Фёдорович. – Иначе без него у меня сейчас сознательный фундамент развалится, - он постучал по голове.
Свежие комментарии